– Она ходит на могилу к Вальковскому уже пятый месяц.
– Просто хорошая, как исключение, память.
– Женька любил её.
– А она? – фыркнул Храпнёв. – Она хоть что-то к нему испытывала? Или ты разглядел в ней зачатки человеческих чувств?
– Обрыв, – сказал Рогов.
– Я вижу.
Храпнёв дёрнул джойстиком. Ховер подскочил. Взгорок повернулся склоном, на рыжей шкуре которого, как потертость, забелела натоптанная тропка. Внизу, там, где тропка, закручиваясь, ныряла под каменную арку, полоскал на ветру укреплённый на шесте флажок.
За аркой, почти сливаясь с бедным пейзажем, белел похожий на валун дом. Вокруг дома были разбиты грядки, прерывистой линией тянулась сложенная из камней неряшливая ограда.
Небо вдруг потемнело, протаяло до космической пустоты с редкими пятнышками звёзд, распахнулось над ховером, последовал неслышный могучий вздох, плеснуло тусклое зеленоватое свечение, и окружающее пространство вздрогнуло вместе со взгорком, покачнулось, мелкие камешки брызнули по склону.
Храпнёв запоздало притормозил.
Минуты две-три они с Роговым, переглядываясь, ждали, потом издалека пришёл грохот, и справа на горизонте просела горная гряда. Налетел ветер, какое-то время песчинки искрами бомбардировали экраны ховера. Машину, несмотря на работающую турбину, метров на пять оттащило в сторону. Храпнёв чертыхнулся, выправил ховер и погнал его вниз.
– Почему ты не допускаешь, что у них могут формироваться чувства и привязанности? – спросил Рогов. – Если они перенимают даже внешнее сходство…
– Именно! – сказал Храпнёв. – Картинки, выхваченные из твоей, моей, любой другой головы! Ничего настоящего. Бессознательная мимикрия. Какие, к дьяволу, чувства? Это отзеркаленные твои или мои чувства!
Он остановил машину у ограды, сдув несколько верхних камней.
Юбка воздушной подушки опала. Под угасающий вой турбины в доме открылась дверь, и из неё выглянула женская фигура в синей накидке. Пытаясь разглядеть гостей, она приложила ладонь ко лбу.
– Странная мимикрия, – сказал Рогов, выходя из ховера. – Почему они тогда не нас копируют, а детей?
– Потому что мы никогда не причиним детям вреда, – сказал Храпнёв, подхватывая сумку. – В нас вбит императив сохранения потомства.
Он поймал себя на сильнейшем чувстве дежа вю, потому что день, неделю, месяц назад они, кажется, говорили о том же и теми же словами.
Было? Не было? Сейчас Саня поинтересуется…
Он замер.
– Теория заговора?
Фраза всё же была другой.
– Я ещё не решил, – ответил Храпнёв.
К низким ступенькам крыльца они подошли с разрывом в три шага. Рогов удостоился поцелуя женщины первым.
– Александр.
– Привет, Даша.
Он подержал женщину за локоть. Но коротко, чтобы не будить в товарище чувство ревности. Женщина была красива, правда, красоту