– Что тут такого, чего нельзя заменить там на какое-нибудь сочинение, если ученик не может выучить эту туфту?
– Это обязательная отметка, я не могу заменить её на что-нибудь другое, только из-за того, что тебе этот вид работы не нравится.
– А почему заменить нельзя? – опять повторял свой вопрос учащийся.
– Программу не я составляла.
– И что, шаг в сторону тяжело сделать?
– Будешь учителем, делай тогда что хочешь на свой страх и риск. Но твоё поведение неприемлемо. – уныло и раздраженно закидывала ученика аргументами Марина Олеговна. Она была подавлена.
– Что за раболепие! Нельзя даже исключение сделать, что вам за это будет? – стоял Сергей с враждебным лицом, пытавшийся скрыть накатывающий порыв.
– Если тебе сделать поблажку, то и другим придётся, и каждый там будет высказывать своё фи. Тебе со стихом, другому с сочинением, третий и читать не будет, скажет: “Я синквейны хорошо делаю, значит давайте мне только одни синквейны.” Всех нужно оценивать по одной программе, а не по тем, что выберут себе сами ученики.
Колязин почувствовал, как в его локомотиве распалили печку с углём и вот-вот он тронется с места. Его будто бы передёрнуло, и он сказал:
– Я был о вас более высокого мнения, Марина Олеговна.
Директриса, наблюдавшая всё это, наконец-то не выдержала и встав из-за стола командным голосом стала наводить порядок.
– Ты что вообще себе позволяешь, Колязин? Ты понимаешь, как разговариваешь?
Восьмиклассник кинул едкий взгляд на Светлану Васильевну, но порядком рассмотреть её негодование не смог, что-то случилось с глазами и веками, он моргнул и перенёс внимание на свою преподавательницу: только сейчас заметил сколько тоскливого холода в этих глазах, сколько сожаления выражают полудрожащие губы. По ним можно было понять, что ей не безразличен этот ученик. Так никогда не будет смотреть рядовая химера-предметница, которая учит (скорее дрессирует) желторотый сброд без любви к своему делу, а только ради тех орешков, которые являются учительской зарплатой. Если ей не по нраву чьё-то поведение, она не будет церемониться с нарушителем порядка пол урока, а сразу пойдёт к директору и выскажет всё, что у неё на уме, при этом её физиономия кроме ревущего раздражения и гнева не будет излучать ничего. Разочарование? О, нет, этого точно никогда не прочесть на лице, которому безразлична судьба хулигана.
– Я не виноват, – цедил сквозь зубы Колязин, – что в вашей экосистеме нет абсолютно никакой гибкости.
Светлана Васильевна тоже накалилась.
– А что ты думаешь, можно так просто взять и отойти от программы!? Устроить самоуправство!? Ты вообще кто такой чтобы судить такую прекрасную учительницу!?