Ну, конечно! На плитах была изображена вовсе не игра в классики, как подумал Евгений, а Древо Сефирот! Падший ангел, перемещаясь по этим цифрам, повторял считалку, тайный смысл которой теперь, более или менее, стал ему понятен. Непонятным оставалось только само действо – для чего Лючия все это ему показывала? Почему все это происходило на Храмовой горе? Какая роль в этой игре была отведена ему?
– Все здесь! – прошептала она. – Ответы на все твои вопросы находятся здесь. Но главный вопрос в том, сумеешь ли ты правильно понять эти ответы?
Продолжая на него смотреть, она сделала три шага назад, отходя спиной к пылающему Древу, и коварно расхохоталась зычным хохотом, так что по плечам у него пробежала немая дрожь.
– Еще увидимся, Эжьен!
Она вдруг стала очень быстро передвигаться. Совершенно противоестественным образом, как при обратной ускоренной перемотке кинофильма! Размахивая руками и ногами, Лючия взмыла вверх, все так же двигаясь спиной назад и глядя на него немигающим взглядом.
Евгений остался один напротив лучезарного Древа Сефирот, висевшего в воздухе над землей. Он решил сделать один шаг вперед, чтобы прикоснуться к пламенным кругам, но в тот же миг пространство рядом с Древом потекло и словно затряслось. Вместо того, чтобы сделать один шаг вперед – он сделал шаг назад! А потом еще и еще! Моторика его тела нарушилась, перестав ему подчиняться. Он тоже стал как бы ускоренно перематывать себя обратно, разбегаясь спиной назад, затем с силой оттолкнулся от земли и взмыл в небо, покидая древние чертоги и стены Храмовой горы.
Эпизод пятый.
Минус один – мнимое безумие
Каждое утро он заходил в трамвай, вставал на свое место возле окна и так отправлялся до конечной остановки, и каждый раз, проезжая обратно вечером, сидел в том же трамвае у влажного окна, чтобы на несколько мгновений увидать за ветвями, сбросившими желтую листву, университетские колонны. Они манили его в тусклой осенней сырости на фоне подсвеченных стен, простирая к нему свои объятия. А рельсы трамвая с шумом проносили его по накатанной орбите мимо университета. Он вращался на этой орбите как заколдованная комета, которая не решается покинуть Солнечную систему окончательно, но и не может в ней оставаться на постоянных правах, как это было дозволено большим планетам и спутникам, ухитрявшимся получить вид на жительство в гелиосфере, обустраивая скромный быт где-нибудь на окраинах бедняцких кварталов.
Вокруг исторического центра города, где местами еще встречались уютные скверы, сохранявшие меланхоличное очарование эпохи классицизма, важно пыжились стеклянные небоскребы, отражая высокие облака и стараясь тем самым продемонстрировать свою фундаментальную значительность. Но, если честно, ничего значительного в них не было. Они смотрели свысока,