Тогда, в палате, когда Яков смотрел на женщину, доктор пытался прочесть, что же он чувствует, но душа того человека, очерствевшая видимо очень давно, не хотела никого допускать близко.
Она опять проснулась, уже смеркалось. Ей от чего-то стало страшно. Остатки опустошающего холода вдруг оживились в теле и поползли к самому сердцу. Руки и челюсти свело, и из последних сил она закричала. В палату прибежали медсёстры и больные, потом пришёл врач.
Её трясло, руки и ноги окоченели, особенно та нога, что была на растяжке. Она даже плакать не могла. Врач попросил принести успокоительного и горячий чай. Через минуту всё было: женщина держала в руках обжигающую кружку и чувствовала, как страх уходит, растворяется в кружке со сладким горячим питьём. Врач участливо смотрел ей в глаза. Постепенно, понимая его вопрос она ответила:
– Я не знаю. Я ничего не помню, кроме утра. И вас, – кружка задрожала в её руках, и врач понял, что она плачет.
На ночь её укутали в несколько одеял, только тогда она чуть согрелась – вероятно, сказывалось переохлаждение. С ней вообще все было непонятно, поэтому Антону Семеновичу просто необходимо было переговорить с Яковом. Встретились они через несколько дней.
***
Мужчины сидели в небольшом уютном баре-ресторане. Разговор не клеился. Оба были на пределе. Даже водка не расслабляла нервы.
Постепенно становилось всё жарче, люди начинали толпиться уже и у стоек, музыка играла громче – вечер спешными темпами катился к своей кульминации. Опьянение обоих мужчин тоже начинало сказываться, но не через расслабление, а через какой-то хищный инстинкт, как будто в баре сейчас решалась не судьба непонятной женщины – найдёныша ночной трассы, а вопрос о том, как выгоднее спустить по бартеру собственные души.
Оба молчали, чтобы не раздражать дуг друга, чокались и пили. В какой-то момент они вообще перестали соображать. Просто чокались и пили. Оба были одинакового возраста, оба добились своего успеха, только у одного была семья и дети и для чего жить, а у другого нет. И тот, другой, был на столько разочарован своими поисками, что давно искал шанс разрушить собственную жизнь к чёртовой матери. В тот злополучный вечер осуществлению его планов помешала эта чёртова, никому не нужная… женщина. «Смерть, уж на что всеядная, а и то, прошла, – побрезговала», – зло думал Яков, вспоминая, своё завещание, оставленное как месть, незадолго до того. В тот вечер он искал повод покончить счёты с его неопределённой, пустой и никчёмной жизнью, а теперь он кусает локти о прошлых потерях, и сидит с этим доктором, у которого всё хорошо, и который, даже пьянея становится только счастливее.
– Давайте к делу, – привычно рявкнул он, втайне надеясь, что собеседник в ответ повысит голос и разговор перейдёт в драку. Но тот только поднял бровь, залихватски откинул назад несуществующий