Отец Герасим не опечалился происшедшим. Он только ужаснулся черствости человеческого сердца. Кое-как оправившись после погрома, отец Герасим принялся за свои беседы с двойной энергией. «Слишком каменистая почва, – думал он, – но не может быть, чтобы люди возненавидели свое собственное счастье, а ведь это счастье им может дать только Евангельское благовестие».
Вскоре, однако, последовал случай, который резко переменил направление деятельности отца Герасима.
Однажды, по обыкновению, отец Герасим зашел для собеседования в ночлежку. Среди обитателей ее на этот раз было особенно много пьяных. Отец Герасим остановился возле одного, лежавшего ничком на нарах в полубессознательном состоянии, в луже собственной блевотины, и, указывая на него другим, повел беседу против пьянства. Гневно и грозно клеймил он порок, пылко и красноречиво доказывал необходимость трезвости. Долго говорил отец Герасим. Молча слушали его ночлежники, тупо уставившись своими полусонными глазами на пьяного товарища. И только один из них, как бы проснувшись наконец и как-то бессмысленно ухмыльнувшись, процедил сквозь зубы: «Да он уже умер».
Отец Герасим сначала ничего не понял. «Кто умер?» – сорвался у него тревожный вопрос, и вдруг он понял…
Что-то оборвалось, упало, тяжело придавило сердце отца Герасима и острой болью бросилось ему в мозг. Растерянно стоял он возле трупа человека, над которым только что демонстрировал свою беседу, и с мучительной тоской глядел на него, смутно пытаясь постичь какую-то тайну, оставшуюся скрытой от него до сих пор.
Кто-то из ночлежников повернул труп на спину, чтобы дать ему положение покойника. Глаза были открыты, и покойник уставился на толпу мертвым взглядом. Сколько ужаса, страха, отчаяния и страдания было в этом застывшем взгляде! Отцу Герасиму приходилось раньше хоронить умерших в пьяном виде, но ничего подобного он не наблюдал. Там смерть накладывала печать бессмыслия; тут же одна бесконечная мука. О ней говорили и судорожно сжатые костлявые руки, и страшно худая, впалая грудь, едва прикрытая лохмотьями, которые, как теперь только заметил отец Герасим, кишели насекомыми.
Отец Герасим оправил свесившиеся концы лохмотьев, чтобы прикрыть ими наготу. Нечаянно руки его коснулись голого тела и нащупали что-то липкое, грязное. Он приподнял лохмотья, и из-под них пахнуло на него зловонием. В это же время он увидел, что низ живота у покойника представляет собою одну сплошную язву, сочившуюся гноем.
С ужасом отдернул свои руки отец Герасим и помутившимся взглядом окинул ночлежников. И вдруг он увидел то, что оставалось для него сокрытым до сих пор. Он увидел печать всяких язв, скрывавшихся под лохмотьями ночлежников, и все эти ночлежники, босяки, пьяницы, бродяги и хулиганы, все нищие, сколько их есть