– Не осуждай их. Талант иногда бывает не благословением, а проклятием. Они просто не справились с реальностью. Не смогли распорядиться искрой божьей. Они не виноваты.
– Они виноваты в том, что не смогли быть мужиками.
– Какая связь? – не понимал Платон.
– А такая, – объясняла она. – Мужик должен зарабатывать. Все равно как. Не можешь продать свою мазню – иди на завод, а по ночам малюй картинки. А не обвиняй весь мир в том, что никто не понимает твою нежную натуру.
– Какая ты жестокая и бескомпромиссная, – улыбался Патон, прижимая ее к себе. – Ты мой жестокий, но безумно красивый критик! Что ты понимаешь в мужских характерах?
– А что ты понимаешь в колбасных обрезках, избалованный московский мальчик? – якобы шутя парировала она.
Перед глазами встала картинка, как этот пещерный человек лапает его утонченную Адель, гнусно ухмыляясь. Он-то точно понимал в колбасных обрезках. Без сомнения!
В голове полыхнуло. Руки зачесались от острого желания разнести весь ресторан. Как гопник. А что? Если Адели это нравится, то, возможно, ему, Платону стоит сменить имидж? Мир – хижинам, война – дворцам? В глубине души Адель осталась Клавой. Платон взялся за спинку стула, задумчиво подвинул его, борясь с желанием запустить в витрину, но тут же оставил эту затею. У него все равно не получится так, как у Димона. Генетику не обмануть.
– Телефон дай, – приказал Платон официанту.
Парень с готовностью протянул ему дешёвенький «Самсунг». Платон набрал своей номер.
– Абонент находится вне зоны доступа. – любезно сообщил приятный женский голос.
– Черт! Без телефона, как без рук! – скривился Платон, возвращая официанту «Самсунг».
Надя
Утром в ванной я долго терла лицо кусочком льда, пытаясь снять припухлость с заплаканных глаз. Не получилось. Пряча лицо, я быстро приготовила завтрак. Могла бы и не стараться. Дима на меня даже не взглянул.
– С добрым! – он вышел на кухню распаренный после горячего душа, в одной майке.
На мощных плечах сверкали капельки воды. И я представила, как его любовница обнимает эти крепкие плечи, на которые так хочет опереться. Из глаз едва не хлынули слезы. Пришлось закусить губу.
Дима ел охотно, забрасывая в рот большие куски яичницы. Неужели эта каланча его так умотала, что у него до сих пор волчий аппетит? И это после котлет и картошки на ночь? Стерва ненасытная!
Я с трудом заставила себя выпить глоток кофе. Сережа вяло ковырял яичницу, глядя в планшет.
– Ну хватит! За едой нужно есть, а не пялиться в эту ерунду, – Дима решительно отобрал у сына планшет. – А то так и останешься задохликом. Чё ты вилкой ковыряешь, как девка на смотринах? Отрежь кусок, забрось в клюв, разжуй. И силы появятся.
– Мне это не мешает есть, – тихо сказал Серёжа, опустив глаза.
– Дима, хватит! Отдай, пожалуйста, – вмешалась я.
– А ты не встревай, –