– Скажите, сэр, я не слишком вас огорчу, если скажу, что вы глубоко ошибаетесь? Мы сейчас находимся в Лондоне, на Бейкер-стрит 221-Б.
Бендер, хоть и начал подозревать неладное, не хотел верить в такой сюрприз, а потому, со всей имеющейся в нём на данный момент иронией, ответил:
– Что ж мелочиться-то? Сказали бы, например, в Рио-де-Жанейро!
Холмс раскурил трубку, и спросил:
– Что вас убедит в справедливости моих слов? Могу сказать, что вы попали сюда совершенно случайно. Не женаты. Из России. Могу также добавить, что проживали в последнее время в южной её части, точнее – в Одессе. Об этом говорит ваша одежда и манера говорить…
Остап Бендер был потрясён. В голове промелькнула шальная мысль: «Этот товарищ – не то, что Предводитель Киса Воробьянинов! Вот с кем можно иметь дело! Заседание продолжается! Командовать парадом буду я!»
– Ну, хорошо. В Лондоне, так в Лондоне… А как на счёт невест у вас тут?
В это время кто-то взял почитать книгу, и Великий Комбинатор вновь оказался на страницах «Двенадцати стульев»…
У костра
Летний тёплый вечер. На лугу, рядом с живописной речкой, стояли несколько бродячих пропылённых кибиток. Рукой подать до пышного кустарника, а дальше – лес. В основном берёзы, шелестящие бесконечную песню. Ветер застревал среди нежной листвы, и замирал, слушая их. Белые стройные стволы придавали окружающему пейзажу необъяснимый свет и воздушность. Есенинские грусть и восторг. Кочевые цыгане стихов его не читали, но романсы были на слуху, часто пели.
Бог весть когда и откуда сюда, на бескрайнее раздолье, занесло потомков далёкой Индии. Никто не может точно сказать. Но известно, что они уже давно сроднились с этой природой. От прошлой жизни сохранилось, разве что, пристрастие к яркой пёстрой одежде, да иногда промелькнут характерные движения головы, рук.
Всё вокруг утопало в мягких и ленивых лучах солнца, щедро осыпающих золотом заката. Замолкали птицы… Вот она, непередаваемая человеческим языком красота! Простая, но такая трогательная!
Рядом с одной из кибиток, склонив головёнку с чёрными вихрами над уставшей, много повидавшей за свою жизнь семистрункой, босоногий мальчишка-цыганёнок старательно пытался извлечь аккорды. Только, вот досада, не получалось как надо. Пальчики-то ещё детские… Что-то негромко напевал себе под нос, сбивался, снова начинал перебирать струны. Вздыхал огорчённо, но упорно продолжал занятие…
– Настырный ты, Васька! Вот подрастёшь, – станешь артистом! Тэ хасёл мро шэро! – искренно веря в это, пророчила ему мать, складывая снятые с жерди высохшие рубашки сына…
В таборе каждый занимался своим делом. Старые цыгане и цыганки как обычно сидели у костров, смотрели на замысловатые танцы клубов седого дыма, рвущихся вверх языков пламени. Курили трубки, ведя бесконечные неторопливые разговоры, пили чай. Аромат его приятно щекотал ноздри ласковым теплом. Свет костра, отражаясь