Когда кто-нибудь разговаривал, ее очень узкие понимающие глаза смотрели ему в лицо и слушали так, будто он – единственный звук в мире, будто все, что звучало, совершенно кануло из человеческого уха и остался только этот голос.
Не говоря ни слова, она мягко взяла ключ из его руки. Так они впервые коснулись друг друга – крошечный жест, ключ перешел из руки в руку. Ее рука была мала, но пальцы изящные и длинные. В руках ее обитал невероятный покой.
Юморист не прикасался к ней в баре и по пути в квартиру. То было первое из миллиона касаний. Она нежно и точно вставила ключ в скважину. Повернула. Дверь открылась. Она вернула ему ключ, и руки их соприкоснулись второй раз. Ему казалось, сердце его продолбит себе дорогу из тела. Ничего эротичнее с ним в жизни не случалось.
После разрыва он пережил краткий период мастурбации. И тема его мастурбации была – как японка бессловесно забирает ключ из его руки, открывает дверь, а потом вкладывает ключ ему в руку.
Он кончал, когда она, открыв дверь, вкладывала ключ ему в руку. А потом лежал в постели, и лужа спермы диковинным Саргассовым морем бултыхалась у него на животе. Он так делал раз пять или шесть. А потом бросил, потому что понял: так можно жить до скончания веков, и тут-то ему и настанут кранты. Он знал, что у жизни всегда конец несчастливый, но такого финала себе не желал.
Лучше пулей вышибить себе мозги, чем завершить свою жизнь мастурбирующей сёдзи[2].
Однажды он проплакал всю ночь, час за часом, потому что хотел мастурбировать. Больше всего на свете хотел мастурбировать на нее, как она забирает ключ, отпирает дверь и возвращает ключ ему. Наконец плач его изнурил, однако он не мастурбировал. Пришлось остановиться, как бы ни было больно, потому что иначе ему настанут кранты. Один раз сквозь слезы он различил видение собственного надгробия – как бы оно выглядело, если б он не перестал мастурбировать на касание ее руки, памятное изъятие и возвращение ключа:
Американский юморист
1934–2009
Покойся с миром
Он больше не сдрочит
Квартира
– У тебя приятная квартира, – сказала она. Сказала так, словно это очень важно. Он удивился. Заново оглядел квартиру – может, что-то пропустил за те пять лет, что жил здесь, – но квартира ничуть не изменилась.
– Спасибо, – ответил он.
Больше она ничего не сказала и села на диван.
Он думал, она еще что-нибудь скажет. Он так думал нипочему, но все равно думал. Он потратил массу времени, думая о том, что никогда ни к чему не приводило. Нередко голова его из-за простейших вещей становилась как попкорновый автомат.
Она не сказала ни слова.
Он посмотрел на ее рот. Маленький, нежный, как и все ее черты. Кожа почти белая. Некоторые японцы – очень бледные. Она была такая. Он снова подумал, всё ли она видит в комнате сквозь такие узкие глаза.
Она видела всё.
Потом он задал ей вопрос,