Они его книг не читали. Это многое меняет, когда с ним знакомишься. Он не красавец. Личность симпатичная, только слишком чудна́я. Он позволял настроениям управлять собой, а настроения были весьма переменчивы. Порой он болтал без умолку, а порою рта не раскрывал. Он всегда болтал без умолку, если напивался. А когда не напивался, он очень стеснялся и официальничал с людьми, и познакомиться с ним было непросто. Одни думали, что он само обаяние, другие – что он полный мудак. Истина помещалась где-то в промежутке – можно сказать, на полпути.
Как юмориста его знали по всей стране, что само по себе смешно, поскольку, едва с ним знакомишься, первым делом замечаешь, что у него нет чувства юмора.
Когда остальные над чем-нибудь смеялись, он обычно терялся. Иногда очень умные люди считали, что это само по себе смешно, и после первого раза смеялись второй, отчего юморист всегда терялся еще больше, а потом ужасно смущался. Он был очень восприимчив, но вот этого в жизни постичь не мог. Ему и в голову не приходило, что люди смеются над ним, потому что у него нет чувства юмора. Он думал, что очень смешной, поскольку у него смешные книги. Не знал, что часто растерян, когда люди вокруг смеются. Рационально он мог отмахнуться от такого явления, решив, что другие смеются над какой-то своей тайной шуточкой.
Отсутствие чувства юмора – одна из величайших его слабостей. Он бы радовался жизни чуть больше, если б мог над ней смеяться.
Ах да, и вот еще что любопытно: когда он писал все то, что люди потом объявляли едва ли не лучшим юмором столетия, он совсем не смеялся. Даже не улыбался.
Двум другим женщинам он не понравился.
Тем лучше для них.
Тем хуже для японки.
Ей он понравился.
Будущее
– Я подниму вам сомбреро, мэр, – сказал безработный и наклонился за сомбреро. Ему выпал последний шанс получить работу на этой планете, а в Бога он не верил. Ничего личного, просто он знал, что на небесах ему должность не припасли, поскольку никаких небес не бывает.
Это сомбреро посреди улицы – его последняя надежда.
– Нет, я подниму, – сказал мэрский родич, внезапно сообразив, что, если он не подберет сомбреро, мэрства ему не видать. Не видать политической карьеры. Президентство Соединенных Штатов ему не светит. Не толкаться ему среди больших вашингтонских боссов и на Четвертое июля не толкать речь здесь, в городке.
Сомбреро – ключ ко всему будущему родича.
Мэра позабавило, как закипели вдруг страсти у этих двоих, желающих ему угодить, хотя мотивов их не постигал. Мэр был великим захолустным политиком.
– Нет! – заорал безработный. – Сомбреро подниму я!
– Не тронь сомбреро! – заорал в ответ родич.
Два человека, наклонившиеся за сомбреро, вдруг замерли, пораженные собственным рвением, и хорошенько друг в друга вгляделись.
Мэр собрался было сказать: «Вы оба, ну-ка прекратите. Что с вами такое? Вы что, идиоты? Это же просто сомбреро».
И тогда бы все тут же закончилось. Вот как проста жизнь; не пришлось бы вызывать Национальную