Черный дневник. Александр Барр

профессора. Пожаловался.

      – Но я же не совершал, поймите. Ничего плохого.

      – Не пытайся запутать меня своими этими вот. – Полковник морщится и двигает кистью в воздухе. – Этими извивающимися лживыми интеллигентными фразочками.

      – Но я…

      – Но ты истекаешь кровью, – говорит полковник с притворным участием. – И на твоем, профессор, месте я бы уже начал говорить по делу. Я бы, пожалуй, признался. Как считаешь?

      Полковник протягивает папиросы, предлагает угоститься.

      – Простите. Спасибо, но я не курю. У меня же с детства…

      – Вот! – Михаил Григорьевич ударяет в ладони. – Ну вот же! Вот с детства и начинай, профессор. Начинай, голубчик, не стесняйся. По порядочку. Все как на духу. Когда, что, кто и с кем? Подробненько. А мы внимательно послушаем. Мы же не спешим. Правда, Чукча?

      Чукча не отвечает.

      Полковник ведет себя как сумасшедший. Этому трюку его научили много лет назад, когда Михаил Григорьевич только начинал свой путь на службе. Он запросто меняет настроение от смеха до ярости в считаные секунды. Он знает, что это сбивает с толку подозреваемых. Знает, что так он быстро выведет их на чистую воду.

      – Не молчи, дорогой. Рассказывай. А мы с Чукчей внимательно выслушаем тебя и постараемся помочь.

      Профессор делает тяжелый выдох и начинает свой рассказ.

      Он говорит, что вырос в обычной семье музыкантов. Отец его всю жизнь проработал скрипачом, а мать занималась пением.

      Профессор рассказывает обо всем.

      Как взрослел, о чем мечтал. Где учился, кем были и кем стали все его одноклассники. Как звали соседку со второго этажа, сколько раз в день и как тщательно он чистил зубы.

      Михаил Григорьевич склоняется над бумагами. Кивает головой и делает вид, будто что-то записывает. Притворяется, будто что-то исправляет.

      На самом же деле это тоже трюк. Психологическое давление.

      Михаил Григорьевич не станет напрягать глаза в темноте ради какого-то арестованного преступника.

      Да и нет смысла писать на бумаге, у полковника уникальная память: он запоминает не только каждое предложение, но и интонацию, с которой Телепьинский произносил слова.

      Роман Исаевич закрывает лицо руками и начинает плакать, когда добирается в рассказе до описания своей семьи.