– Да, верно, – Леонид спохватился, раскрыл портфель и достал блокнот и карандаши. – Я… могу делать заметки?
– Конечно, – согласился Ричард. – Я бы удивился, если бы вы их не делали.
– Да… – Перелётов старался припомнить тот список совершенно не интересных ему вопросов, которые специально заготовил. – Моя новая работа будет о прошлом, далёком прошлом, я имею в виду. И о том, как его эхо, пронизывая время, доносится до нас и…
Ричард слушал и доброжелательно кивал. Казалось, что тема ему нравится.
– Это прекрасный образ, – одобрил он. – Как вы наверняка знаете, я отстаиваю теорию о том, что далёкое прошлое сыграло в эволюции нашего, так сказать, подвида значительно бóльшую роль, чем принято думать.
– Да, – Леонид с трудом сдержал вздох облегчения оттого, что угадал с темой разговора. – Расскажите об этом подробнее, если вам несложно. Я уже читал кое-что… из ваших статей, но мне хотелось бы… из первых уст… а может быть, что-то… новое… новые мысли… – его голос затихал. К счастью, Ричарда такие вещи не смущали.
– С радостью, – ответил он. – Итак, начнём с Античности. Или даже немного раньше, с тех времён, когда то, что мы сейчас зовём Древней Грецией, только начало формироваться. Я обнаружил один источник, в котором…
Мендоузы были белой костью разноцветной провинции, кра́я полей, пастбищ и невысоких холмов, где дожди шли чаще, чем светило солнце, а народы много веков смешивались в коктейль умеренных широт. И ещё задолго до того, как этот коктейль стал нацией, здесь пахали землю предки предков Мендоузов. Звались в те времена они, конечно, иначе, но уже были хозяевами этого края.
Предки Мендоузов смотрели на результаты смешения народов – на людей, не знающих, кто они по крови и по языку, свысока. Память предки Мендоузов ставили выше свободы, хотя не знали об этом. Их свобода была свободой границ, связей и пределов. Ибо именно Мендоузы проводили первое, плели второе и устанавливали третье.
Не то чтобы род их не был подвержен переменам, но всё новое, обтачивая по-иному форму, суть оставляло прежней. Пусть сегодня Мендоузы как будто стали ближе к тем, кого раньше удостаивали лишь взгляда сверху вниз, однако гордость по-прежнему текла по их жилам вместе с кровью. Они всё ещё отличались от большинства, и каждый, кому доводилось с ними общаться, ощущал эту разницу.
Что же странного тогда, что и первое в их роду «растение» получилось особенным?
В Ричарде всё было не так, не только любознательность и желание общения; для начала «цвёл» он с рождения. Не случилось с ним никакого переходного периода, кризиса двойного взросления, через который проходили другие.
Он вырос вместе со своим двойником, и тот не просто стал частью Ричарда – он стал ведущей частью. Ричард был «растением» больше, чем остальные «растения» людьми. И потому смотрел на мир с таким