– А вы с мамой всегда-всегда заказывали пиццу, когда мы болели?
Они знают это наверняка, но все равно почему-то каждый раз спрашивают… Я киваю, прикусывая щеку до боли.
– А расскажи!
– Что рассказать? – сиплю, сделав вид, что не понимаю вопроса.
– Как вы с мамой ели пиццу первый раз.
Это повторяющаяся история. Я ведь говорил? Но все равно каждый раз я будто налетаю на невидимый для других заслон. И от удара мои легкие лопаются, а сердце в опустевшей клети груди становится большим-пребольшим, увеличиваясь, кажется, в несколько раз от напитывающей его бесконечной неиссякаемой боли.
Я не хочу через это все проходить. Я не могу не проходить снова и снова… Глаза бегают. Ловлю взгляд водилы в зеркале заднего вида…
– Да! Расскажи, – соглашается с братом Никита.
– Кх… Ну, вообще-то это должно было быть наше первое свидание.
– А мы заболели!
– Вот именно.
– Эй! Не перепрыгивай! Я хочу всю историю целиком! – Данил тычет брата в бок.
– Ты же уже это сто раз слышал, – вздыхаю. Боль смешивается с кровью и выталкивается в вены, концентрируясь все сильней с каждым ударом сердца.
– Я уже все забыл.
– Провалы в памяти – симптом сотряса. Может, нам все же в больничку надо, а не пиццу? – вымучиваю улыбку.
– Нет! – в один голос орут пацаны. – Только не это!
– Подумаешь, какая-то царапина. Ему даже швы не стали накладывать, – добавляет Никита.
– Врачиха сказала, что еще немного, и их пришлось бы наложить, – выпячивает грудь Данил, явно не готовый признать, что его ранение – пустяковое.
– Но ведь не пришлось! В том-то и дело. Пап, ну расскажи!
– Про наше первое свидание?
– Ага! – два синхронных кивка.
– Ну, это было непросто.
– Пригласить ее на свиданку?
– Угу. У Лизы уже были вы, и мне пришлось здорово постараться, чтобы составить вам конкуренцию. – Ник с Данькой шкодливо хихикают, прикрыв ладошками щербатые рты. – Я едва сумел ее уломать пойти со мной в кафе. И то пришлось ждать почти полмесяца.
– Полмесяца! – стонет Никита.
– Ага. Представляешь, какая у меня была нетерплячка? Ужас. И тут, наконец, приходит час икс. Я весь расфуфырился – мама дорогая. Купил цветы.
– Белые розы.
– Да, белые. Потому что нашел на странице у вашей мамы фото, где она была именно с ними, и какого-то фига решил, будто именно эти цветы ее любимые…
– Но она любила ромашки.
– Все ты знаешь! А вот человек, который ей тот букет подарил, – смотрю по очереди на сыновей и понимаю, что никогда, наверное, не признаюсь им, что этим самым человеком был их биологический отец, – не знал ее совершенно.
Ага. Он только и мог, что пускать пыль в глаза, а на деле никогда особо не интересовался ни Лизой, ни, тем более, ее предпочтениями.
– И вот она открывает дверь, я сую ей эти чертовы розы… А ваша мама, не спеша