Предположим, что кто-нибудь поверил, что для полного искоренения современной германской моды на образованность достаточно сотни продуктивных, воспитанных в новом духе и деятельных людей; как сильно поддержит его то, что культура эпохи Возрождения была вынесена на плечах точно такой же сотни.
И все-таки, если мы действительно хотим чему-то научиться на этом примере, сравнение это невероятно расплывчато и неустойчиво! Если мы будем черпать силы в этом сравнении, то многими различиями придется пренебречь, индивидуальность прошлого придется втиснуть в общую форму и во имя полного соответствия обломать все ее острые углы и линии!
…До тех пор пока душа истории будет заключаться в великом импульсе, который она дает мощному духу, пока прошлое будет восприниматься как нечто достойное подражания, до тех пор истории грозит опасность определенного искажения, приукрашивания и сближения со свободным вымыслом. Были эпохи, которые не могли провести границу между монументальным прошлым и вымыслом мифического характера; поскольку как из того, так и из другого мира могут быть извлечены одинаковые стимулы. Если такой монументальный метод изображения прошлого господствует над остальными, т. е. над антикварным и критическим, то от этого страдает само прошлое».
Основной вопрос заключается в том, что нам необходимо в пережитом опыте. Что мы пытаемся сделать с ним? Ницше – великий борец со случайностью.
Конечно, наши цели не могут быть постоянно невероятно возвышенными. Просто нужно четко представлять, чего мы хотим. Ницше заставляет понять, насколько часто мы бесцельно дрейфуем вокруг важного и ценного, просто не задумываясь об этом. Не используем великое, чтобы изменить свою жизнь, найти вдохновение или утешение. Мы считаем это великое интересным – и даже не представляем, ЧТО с его помощью можем открыть в самих себе.
«Итак, история, во вторую очередь, принадлежит тому, кто охраняет и почитает прошлое, кто с любовью и доверием оглядывается на истоки своего существования; и этим он проявляет благодарность жизни. Он заботливо стремится сохранить все, что дошло до наших дней из прошлого, и воспроизвести условия собственного существования для тех, кто придет за ним. Домашняя обстановка предков обретает особый смысл в его душе: если предки владели ею, то теперь она сама владеет этой душой. Все мелкое, ограниченное, подгнившее и устаревшее приобретает ценность и право на неприкосновенность, так как консервативная душа антикварного человека переселяется в эти вещи и превращает их в тайное гнездо. История родного города становится его собственной историей; он смотрит на стены, надвратные башни, ратушу, рыночную площадь – и видит в них яркий дневник своей юности; во всем этом он видит себя – свою силу, предприимчивость, желания, здравый смысл, радости и причуды. «Здесь можно было жить, – говорит он, –