во всём сущем сопротивление гармонии, которому человечество не в силах сопротивляться даже в преддверии Апокалипсиса. Напротив, иногда кажется, что колесо антиразума, антисогласия только набирает разбег. Какая сила может его остановить, не говоря уже о том, чтобы развернуть его в другую сторону? Ты верно подметила, что представление о неизбежности войн въелось в человеческое сознание, но ведь мысль, Данусь, просто фиксирует положение вещей, выявляет саму неизбежность противостояний. Подумай, какая формула может изменить наше сознание, если его не в силах изменить
сама война? Альберт Эйнштейн после самой страшной в мировой истории бойни сказал: «Разбуженная сила атома изменила всё, за исключением нашего мышления, поэтому мы идём к катастрофе, не имеющих себе равных в истории. Мы нуждаемся в существенно новом мышлении, если хотим выжить». Заметь, он сказал «нуждаемся», но не сделал даже намёка на возможный выход. А ведь это был Эйнштейн! В обыденной жизни человек редко рассуждает о войне, нутром чувствуя бессмысленность и тщетность своих умственных усилий. Он относится к войне, как к стихийному бедствию, от которого не убежишь и не убережёшься. Но если бы даже ему была известна причина наших несчастий – непонимание друг друга, – что бы это изменило, Данусь? Ведь человек и не стремится, и не желает понять
другого, его внимание слишком сосредоточено на самом себе. Сплошь и рядом можно наблюдать, как вытягивается и тускнеет физиономия собеседника, стоит заговорить о
собственных, а не его проблемах. Ибо как говорил Монтень: «… вместо того, чтобы стремиться узнать других, мы хлопочем только о том, как бы выставить себя напоказ, и наши заботы скорее направлены на то, чтобы не дать залежаться своему товару, чем приобрести для себя новый…». Или вот, скажем, Борода – он представляется тебе эдаким редкостным экземпляром, на самом же деле подавляющее большинство в опасной ситуации будет озабочено, прежде всего, спасением собственной персоны. Инстинкт самосохранения или что-нибудь другое так крепко привязывает человека к самому себе, но боюсь, твоя мама недооценивает этого обстоятельства и переоценивает твои силы. Тебя скорее нужно не поощрять, а сдерживать, готовить к тому, что конструкции, которые ты возводишь так искусно и старательно, начнут рушиться очень скоро. Отсутствие опыта делает фундамент слишком неустойчивым, а полученные тобой знания об окружающем мире – право, не уверен, что на них можно опереться в твоих поисках.
Перечитал я свою писанину, Данусь, и ужаснулся. Нет, не выходят у нас звучания в унисон. Я всё ворчу и ною, как старый рассохшийся контрабас. Но, может быть, в этом и заключается моя роль, Данусь? В том, чтобы оттенять твой чистый свирельный голос, быть тёмной оправой для твоего незамутнённого оптимизма, оселком, на котором ты будешь оттачивать свой победоносный клинок.
Никак не могу привыкнуть к тому, что твоя комната в общежитии – уже не твоя. Каждый раз поднимаю глаза на твои окна, а как вспомню, в какой дали ты от меня,
