– Пастушки растят по шесть детей. Рыбачки. Женщины, у которых только и забот, чтоб очаг горел и овцы были сыты. Ты – император Аннура, Адер. Ты пророчица. Мы ведем войну на два фронта и проигрываем. Рыбацкие жены могут себе позволить сами растить детей. Ты – нет.
Ил Торнья что-то проделал со своим голосом, сменил тембр или тон (она бы сказала, смягчил, если бы речь шла о другом мужчине) и добавил:
– Он и мой ребенок.
– Не напоминай мне о своих детях, – прорычала Адер, откидываясь в кресле, чтобы оказаться как можно дальше от него. – Я слишком хорошо помню, как вы их растили в былые времена.
Если бы она наделась пробить его броню, сорвать маску, ей пришлось бы разочароваться. Ил Торнья сложил лицо в виноватую улыбку и снова покачал головой:
– То было давно, Адер. Много тысяч лет назад. То была ошибка, и я долго трудился над ее исправлением. – Он протянул руку в сторону Санлитуна отеческим и безличным жестом. – Оттого что ты с ним так носишься, он не вырастет ни сильнее, ни мудрее. Если ты забросишь другие дела, он, может статься, вовсе не вырастет.
– Я не забрасываю другие дела! Разве ты застал меня спящей? Бормочущей глупые сказочки? Я каждое утро до рассвета сажусь за стол и, как видишь, все еще здесь. – Адер указала ему на бумаги. – Я поставлю печать на эти договоры, и наши люди еще на три месяца забудут о голоде. А после меня ждет кипа прошений из Раалте. Я в этой комнате живу, а если не здесь, то работаю над стратегией в южных областях с Лехавом, объезжаю войска или составляю письма.
– Наше счастье, что ты унаследовала ум отца, – гладко вставил ил Торнья. – Даже недосыпая, не отнимая от груди ребенка, ты мыслишь лучше большинства виденных мною аннурских императоров.
Адер пропустила комплимент мимо ушей. Похвала, как обычно, звучала искренне, и, как обычно, была фальшива, выверена до грана. Он ее отмерял, отвешивал и выдавал по мере надобности там, где считал полезными. Суть этих слов была в том, что она свое дело знает.
– Тогда что тебе надо? Я буду растить Санлитуна и…
– Нам мало того, что ты превосходишь большинство своих предков, Адер, – перебил ее кенаранг.
Он держал паузу, остановив на ней свой «генеральский» взгляд. Не настоящий, слава Интарре, – не тот непостижимый черный взгляд поглощенного размышлениями кшештрим, который она видела лишь однажды, при битве в Андт-Киле, – а другой, который он наверняка отрабатывал не одно поколение: жесткий, но человеческий.
– Нам нужно, чтобы ты превзошла всех. А для этого ты должна отдыхать. Отрываться от ребенка хотя бы иногда.
– Я сделаю все, что нужно, – пробормотала она, чувствуя, как распускается в груди болезненный цветок сомнения.
По правде сказать, последние шесть месяцев стали самыми мучительными за всю ее жизнь. Днем ей приходилось решать сложнейшие задачи, а ночи были нескончаемой пыткой: Санлитун вопил, она выпутывалась из одеяла, уносила ребенка к себе в постель, уговаривала, молясь Интарре и Бедисе,