Поднявшись на этаж, я услышала Procol Harum[31]. В комнате на полу сидело множество людей, передающих по кругу бутылку «Джим Бим» и косяк. Рядом была ободранная дверь с граффити-надписью «Вписка Шелли». Я открыла дверь… и лучше бы этого не делала. Потому что там на кровати лежала Шелли, голая, с широко расставленными ногами, а мой брат лежал на ней, ритмично двигаясь туда-сюда. Оторопев, я застыла. В соседней комнате гремела громкая музыка, и я в надежде, что Питер ничего не заметил, закрыла дверь, но в последний миг Шелли повернула голову и увидела меня. На ее лице не было ни смущения, ни шока, она мне просто улыбнулась. Никогда мне не забыть эту улыбку.
Я бросилась вниз по лестнице. Увидев возле пивных бочонков Фила, подошла к нему:
– Ну ты и дрянь, что отправил меня туда.
Фил одарил меня злобной ухмылкой:
– Добро пожаловать в жизнь, дерьмовочка.
Преодолев искушение плеснуть пивом ему в физиономию, я сбежала.
Вернувшись в отель – сердце все еще колотилось как бешеное, – я легла на кровать и уставилась в потолок. Я думала: никого мы не знаем до конца, потому что это невозможно, даже человека, который, кажется, тебе ближе всех. Я выкурила сигарету. Потом встала и перечитала сочинение, делая исправления карандашом. Мне многое хотелось изменить. Около часа ночи я начала перепечатывать текст.
Еще примерно через час я услышала, как ключ поворачивается в замке. Пришел брат. Вид у него был такой, как будто он только что кое-как оделся и все еще находился под воздействием травки, выпивки и секса. Когда Питер вошел, я подняла голову, но тут же вернулась к своей машинке.
– Ты еще не легла? – Голос брата звучал настороженно.
– Как видишь.
– Не спится?
– Типа того.
Хотя я сидела к Питеру спиной, но чувствовала, что он стоит рядом.
– Там кто-то сказал, что ты вроде приходила, – тихо сказал Питер.
– Забегала. Тебя не видела.
– Точно?
– Наверное, я точно знаю, видела тебя или нет, – буркнула я.
– Тогда и говорить не о чем, так?
Я перестала печатать. Повернулась и посмотрела на брата. Мне хотелось кричать, вопить и сказать ему, что от того, что он сделал, мне нестерпимо больно. Вместо этого я сделала то, что всегда делала в тех случаях, когда кто-то из семьи меня разочаровывал. Я позволила Питеру сорваться с крючка.
– Абсолютно не о чем.
Глава пятая
В наступившем декабре того года все в Олд-Гринвиче ждали рождественского чуда. Даже моя мать, которая по-прежнему упорно выставляла менору в окне первого этажа и считала, что «чудеса – это сказки для тупых католиков вроде вашего папаши», призналась, что втайне молится о «чуде, которое положило бы конец общей боли». В школе – и это бросалось в глаза – об исчезновении Карли Коэн никто не забыл. Сама я то и дело принималась плакать, ночами без конца просыпалась, не в силах больше уснуть, а днем, закрыв глаза от усталости, часто видела плавающий в море труп Карли.