В их голосах – ликованье, окончание наших скорбей.
Слово мое услышав и мудрость его поняв,
Родовичи возликовали и – зная мой ум и нрав —
Одели меня как Богиню, и словно заря чиста
Я стала у ратного знамени – прямо возле шеста.
И вновь узрела, не дрогнув, ветром продутый луг,
На рать ушедших родовичей, и врагов – вблизи и вокруг.
И снова над отчимом пела, чтобы замкнуть ему кровь,
И полнилось сердце мудростью, и втекала в него любовь.
Но вот жизни ток вернулся в могучее тело бойца,
Мощные дрогнули руки, шевельнулись черты лица.
И мы домой повернули, с добычей, взятой в бою,
К нашему древнему крову верша дорогу свою.
Так с того дня и поныне чтут родовичи мою речь
Ради той битвы осенней и жатвы, что снял тогда меч.
С тех пор стала крепче любовь их, но когда минул год,
Лег на меня всем весом знаний холодный лед.
Пестунья моя, что прежде правила дело Холсан,
Слегла в самом начале года, и зримых не ведая ран,
Приняв неизбежность кончины, лежа в постели своей
Быть Холсан меня научила, открыла известное ей,
Как подрезать фитиль во полуночи,
С каким словом масла подлить,
А после благословила и Солнцем назначила быть.
Ее отнесли в низину, вокруг собрался народ,
И по воле Вирд совершился пестуньи моей исход.
Назвав меня Солнцем Чертога, облекли меня в святость риз,
В золотые кольца Богини, ожерелье с подвесками вниз.
С той поры я здесь обитаю, предрекаю грядущего ход,
Только ныне свой вирд я не знаю, и того,
Что ждет Волчий род.
Тогда проговорила кметиня:
Что открылось тебе, о дочерь, какова будет эта рать?
Почему ты не вышла с ней в поле – Готов судьбу встречать?
Сказала тогда Холсан:
Матушка! В этом доме жить Холсан,
Пока есть у Вольфингов кров.
И не видать мне отныне ратной тропы Волков,
Пока сей чертог не увидит вокруг себя вражье кольцо,
Пока стрела здесь не свистнет, впиваясь в родное лицо,
Пока не содрогнутся стены, балки не затрещат,
Когда примет Кров Вольфингов участь сожженных палат.
Тут поднялась она на ноги, обратила лицо свое к Великому Чертогу и долго глядела на него, не обращая внимания на старуху, которая внимала неведомым ей словам – и прислушивалась и приглядывалась самым внимательным образом. Потом Холсан совершенно умолкла, только веки ее прикрыли глаза, стиснулись руки, а ноги попирали ромашки. Грудь ее вздымалась от горьких вздохов, огромные слезы выкатывались на щеки, скатываясь на одежду и ноги, и летнюю пестрящую цветами траву; наконец уста ее отверзлись, и она заговорила голосом, удивительно не похожим на тот, которым говорила прежде:
Зачем вы оставили, Вольфинги, предков своих очаг, Чертог ныне полон печали, и вас поджидает мрак Вернитесь, вернитесь, внемлите, да не замедлят ваш путь Щитами принятые стрелы, что