– Теперь меня, – сказал Скиннер. – Только подцепи снизу, ладно? Постарайся не прихватить тело. А потом вторую руку – как можно быстрее.
Ямадзаки пощелкал кусачками, встал на колени, подсунул одно из лезвий под яркое, совершенно безобидное пластиковое кольцо, свободно висевшее на правом запястье старика. Полупрозрачная, вся в коричневых пятнах кожа, вздутые, перекрученные вены. Наручник лопнул на удивление легко – и тут же захлопнул левое запястье Скиннера; он извивался, как самая настоящая змея, только что не шипел. Не дожидаясь, пока злобная тварь сольет два своих кольца в одно и начнет сжиматься, Ямадзаки подцепил ее кусачками и перерезал. Новый, четвертый уже по счету щелчок, и наручники исчезли, только что были – и нет их; Ямадзаки недоуменно моргнул.
– Старуха, дверь закрой! – зычно заорал Скиннер.
– Что?
– Запри этот долбаный люк!
Ямадзаки бросился в угол, захлопнул крышку люка, запер ее на засов. Вполне возможно, что эта массивная бронзовая пластина была когда-то частью корабля.
– А девушка? – оглянулся он на Скиннера.
– Постучит, если надо. Ты что, хочешь, чтобы сюда вернулся этот хрен со своим пистолетиком?
Ямадзаки не хотел. Его взгляд скользнул по потолочному люку. По открытому потолочному люку.
– Сбегай наверх, посмотри, как там Дон Педрила.
– Простите, Скиннер-сан?
– Ну тот – черный голубой, длинный.
Ямадзаки не понимал, о ком (или о чем) говорит Скиннер, однако послушно полез по лестнице и высунул голову наружу. Сильный порывистый ветер бросил ему в лицо пригоршню дождя, мост превратился на мгновение в древний корабль, в проржавевшую железную шхуну, бесцельно дрейфующую в безбрежности ночного океана: пластиковые паруса разорваны ветром, матросы – кто умер, кто сбрендил, кто попросту напился, а Скиннер, выживший из ума капитан этой посудины, все еще пытается что-то сделать, все еще выкрикивает снизу никому не нужные, никому не понятные команды.
– Тут нет никого, Скиннер-сан.
Дождь хлынул как из ведра, городские огни исчезли.
Ямадзаки нырнул в люк, захлопнул крышку, запер на хлипкую – никакого сравнения с тем бронзовым засовом – щеколду.
Спустился вниз.
Скиннер сумел каким-то образом встать и шел теперь, покачиваясь, к своей кровати.
– Вот же мать твою, – пробормотал он, падая на матрас, – кто-то сломал телевизор.
– Скиннер?
Ямадзаки наклонился над кроватью. Глаза Скиннера закрылись, дышал он часто, неглубоко и неровно. Скрюченные пальцы левой руки судорожно скребли спутанную поросль седых волос, вылезавшую из расстегнутого воротника до дыр заношенной фланелевой рубахи. Сквозь едкую вонь пороха, выбросившего пулю из короткого, тупого ствола лавлессовского пистолета, пробивался кислый запашок мочи. Ямадзаки печально вздохнул – по засаленным, серым