Уоллес замер на месте: руки над головой, одна нога поднята, со ступни свисает шлепанец. Он чувствовал, что все получается. Он не знал, как это работает, но это работало. Скоро все закончится. И он вернется к жизни.
Глаза Хьюго расширились.
– Стой так до тех пор, пока я не скажу, что можно расслабиться. И даже не моргай.
Уоллес не моргал. Он стоял совершенно неподвижно. Он сделает все, что угодно, лишь бы все вернулось на круги своя.
Хьюго кивнул:
– Хорошо. А теперь я хочу, чтобы ты повторял за мной: Я идиот.
– Я идиот.
– И я мертв.
– И я мертв.
– И я никак не смогу вернуться к жизни, потому что это невозможно.
– И я никак… что?
Хьюго согнулся пополам от разбиравшего его скрипучего смеха.
– О. Видел бы ты свое лицо. Такого ни за какие деньги не купишь!
Кожа под правым глазом Уоллеса задергалась, он опустил руки и медленно поставил ногу на пол.
– Что?
– Ты мертв, – сказал Хьюго. – И тебя нельзя оживить. Так не бывает. Честно. – Он толкнул Мэй локтем в бок. – Видишь? Каков придурок. Он мне нравится. Жалко будет, когда он уйдет. Такой смешной.
Мэй посмотрела на дверь.
– Из-за тебя у нас будут неприятности, Нельсон.
– Пфф. Смерть необязательно печальна. Надо научиться смеяться над собой, прежде чем мы…
– Нельсон, – медленно проговорил Уоллес.
– Старик посмотрел на него:
– Что такое?
– Она назвала вас Нельсоном.
– Так меня зовут.
– А не Хьюго.
Нельсон помахал рукой:
– Хьюго – мой внук. – Он прищурился. – И ты не расскажешь ему, что мы тут вытворяли, если ты не враг себе.
Уоллес вытаращился на него:
– Вы это… вы это серьезно?
– Я серьезен, как сердечный приступ, – ответил Нельсон, а Мэй, казалось, поперхнулась. – Упс. Слишком рано?
Уоллес неуверенно шагнул к старику, сам не зная, что собирается сделать. Он ничего не соображал, не мог выговорить ни единого слова. Зацепился за собственную ногу и упал в сторону Нельсона, его глаза расширились, изо рта вырвалось что-то вроде скрипа двери.
Но он не очутился на Нельсоне, потому что тот исчез, и Уоллес рухнул ничком на пол.
Он поднял голову, как раз когда старик снова предстал его глазам. Он стоял у камина и грозил Уоллесу пальцем.
Уоллес, глядя в потолок, перекатился на спину. Грудь у него вздымалась (что было особенно досадно, если учесть, что легкие теперь были ему без надобности), кожу саднило.
– Вы мертвый.
– Мертвее некуда, – согласился Нельсон. – И смерть стала для меня облегчением, правду тебе говорю. Старое тело порядком поизносилось, и, сколько я ни старался, не мог заставить его работать так, как мне хотелось. Иногда смерть – благословение, даже если мы не сразу понимаем это.
И тут раздался еще чей-то голос, глубокий и теплый, произносимые им слова, казалось, имеют вес, и за крюк