Он остановился и многозначительно пожал плечами.
– Ну а если ты не признаешься, то пробудешь десять дней в рубашке.
Перспектива была ужасна. Начальник тюрьмы явно рассчитывал, что я так слаб, что умру в рубашке. Тогда я вспомнил об уловке Моррелла. Теперь или никогда я мог воспользоваться ею; теперь или никогда надлежало поверить в нее. Я улыбнулся прямо в лицо Азертону. Я вложил свою веру в эту улыбку и в то предложение, которое я ему сделал.
– Начальник, – сказал я, – вы видите, как я улыбаюсь? А если по прошествии этих десяти дней, когда вы развяжете меня, я вам снова улыбнусь, дадите ли вы по пачке табаку и по книжке папиросной бумаги Морреллу и Оппенхеймеру?
– Эти интеллигенты все помешанные, – громко рассмеялся капитан Джеми.
Начальник тюрьмы Азертон был вспыльчивым человеком и счел мое предложение оскорбительным.
– За это тебя стянут особенно крепко, – заявил он мне.
– Я предложил вам пари, начальник, – сказал я спокойно. – Вы можете стягивать меня сколько угодно, но если я через десять дней улыбнусь вам, дадите ли вы табаку Морреллу и Оппенхеймеру?
– Ты чересчур самоуверен, – отозвался он.
– Потому-то я и делаю такое предложение, – ответил я.
– Стал религиозным? – засмеялся он.
– Нет, – был мой ответ. – Дело попросту в том, что во мне много жизни и вам не добраться до конца ее. Стяните меня на сто дней, если хотите, и я буду улыбаться вам по прошествии их.
– Я думаю, что десять дней будет более чем достаточно для тебя, Стэндинг.
– Таково ваше мнение, – сказал я. – А сами вы в это верите? Если да, то не бойтесь побиться об заклад на две пятицентовые пачки табака. Чего вам опасаться?
– За два цента я просто разобью тебе рожу, – проворчал он.
– Я вам не помешаю, – я был бесстыдно кроток. – Ударьте как угодно, улыбка все равно останется на моем лице. Мне кажется, вы колеблетесь… не лучше ли вам сразу принять мое странное предложение?
Надо было совсем ослабеть и испытывать полное отчаяние, чтобы при таких обстоятельствах дерзко разговаривать с начальником тюрьмы в одиночке. Я был слаб и находился в отчаянии, и вдобавок сильно верил. Я знал только, что верю, и поступал согласно своей вере. Я поверил тому, что Моррелл рассказал мне. Я поверил в господство духа над телом. Я поверил, что даже сто дней в рубашке не убьют меня.
Капитан Джеми, очевидно, почуял веру, одушевлявшую меня, потому что он сказал:
– Я помню шведа, сошедшего с ума лет двадцать тому назад. Это было еще до вас, мистер Азертон. Он убил человека из-за двадцати пяти центов и получил за это пожизненное заключение. Он был повар и сошел с ума на почве религии. Он сказал однажды, что золотая