«Попробуй прикоснись к моим мальчикам», – говорят её глаза.
«Прикоснусь», – мысленно отвечаю, приняв решение. Не сейчас, не здесь, но я во всём разберусь. Мы с Данилой во всём разберёмся вместе. Обидчик заплатит за содеянное.
Данила обязательно мне поверит. Ведь поверит же?!
Перевожу взгляд на Ивана, потом на Алексея и даю им бессловесное обещание. Моё молчание сильнее и громче любой угрозы.
***
Я не сплю всю ночь, лежу, прикусив щёку. Холодная как труп, отсчитываю минуты молчаливой лжи. Обещаю себе, что мы с Даней во всём разберёмся, что отомстим, только не сегодня. Я не стану рисковать здоровьем той, кто подарил ему жизнь. Полагаю, что именно на эту мою слабость и рассчитывал один из её приёмных сыновей.
Анна Степановна не питает ко мне симпатии, но я не могу не уважать её за любовь к чужим детям, ставшим родными, и за боль, пережитую с достоинством. Она мать, доказавшая свою любовь. Как ни поворачивайся, а я на её стороне.
Пусть операция пройдёт без проблем. Даня будет рядом с матерью, не станет отвлекаться на меня. Я не нарушу их покой, пока всё не закончится.
А потом…
Алексей или Иван? Иван или Алексей?
Чего они добиваются?
Если хотят расстроить помолвку, то есть способы попроще, чем самим пачкать руки и разрушать братскую дружбу.
Лицо горит от стыда и ярости. Вечером я извела уйму горячей воды, смывая с себя следы чужих рук. Шок выходил из меня бурными волнами, стекая в водосток. Картины прошлого вечера не давали спать.
Скудный лунный свет, отражённый в звёздах.
Отпечаток моей ладони на стекле.
Почему я не обернулась? Почему так доверчиво откинулась на чужую грудь и закрыла глаза? Ведь знала же, что Данила кажется другим, порывистым и грубым. Почему не поднесла его руки к свету?
Я болтала, а он молчал, не сказал ни слова.
Почему не сразу заметила пряжку?
Почему, почему, почему.
Данила быстро засыпает, а я лежу и смотрю в темноту. Хочется разбудить его и сказать правду, но я боюсь. В доме его матери, на его территории боюсь столкнуться лицом к лицу с его недоверием.
Однако меня не сломить. Я гибкая, как прут, и живучая, как кошка.
Когда звенит будильник, Данила недовольно ворчит и тянется ко мне всем телом.
– Раньше я любил спать по утрам, а теперь я люблю тебя, особенно по утрам, – бормочет мне в шею.
Моя кожа, чувствительная после обжигающего вечернего душа, словно покрывается изморозью от его прикосновений.
– Я не могу, подожди!
Резко поднявшись, Данила потирает глаза.
– Тебе плохо?
Секунды звучат как щелчки пряжки ковбойского ремня.
– Меня немного тряхнуло