Анна Степановна прислонилась к стене. Она тяжело дышит и держится за сердце.
– Что ж ты так… – бормочет непонятно кому.
– Мама! – Все, кроме Данилы, бросаются к матери.
– Да в порядке я, лучше займитесь Никой! – ругается она, но братья Данилы поддерживают её с двух сторон. Пряжки ковбойских ремней отсвечивают тусклым металлом.
– Ник, ты в порядке? – Данила нервно меня ощупывает. – Ничего не сломала?
– Нет, только ушибла. Ничего страшного, просто каблук зацепился.
– Ты меня напугала, глупая! – сипло выдыхает он, прижимая меня к груди. – Почему не включила свет?
Иван пробует выключатель в прихожей и хмуро смотрит на лампочку.
– Перегорела, – бурчит. На минуту исчезает на кухне и, вернувшись, меняет на новую.
Я морщусь от слишком яркого света.
– Надо было меня позвать или хотя бы включить свет в коридоре. – Данила смотрит на лестницу, где валяются туфли на высоких каблуках. – Говорил же, возьми с собой тапочки, а не эти ходули.
Он злится от испуга, от волнения. С силой сжимает мои плечи.
Пользуясь моментом, провожу рукой по его поясу, хотя и так знаю, что ремня на нём нет.
Шок находит на меня холодными волнами.
Алексей идёт к лестнице, но я сижу на его пути. Не замедляя шага, он прыгает через перила и поднимается наверх, по пути осматривая ковёр.
– На повороте надо закрепить, а то все попадаем. Завтра сделаю, а пока смотрите под ноги.
Он прыгает обратно.
Потирая ушибленную ногу, я слежу за его передвижениями. Ещё не полностью осознала случившееся, но уже фиксирую улики. Алексей Резник с лёгкостью прыгает через перила.
– Ты у меня попрыгай! – ворчит Анна Степановна, всё ещё держась за сердце. – Сколько лет твержу: лестница не для прыжков. Так нет же, вырастила кузнечиков, вот и пообтёрли ковёр.
Иван качает головой и нервно усмехается.
– Твоё падение сотрясло весь дом, а ведь в тебе росту-то всего метра полтора. Да и крикнула ты на славу, такого громкого «Ой!» я ещё не слышал.
Не «Ой!», а «Стой!», и если на лестнице со мной был Иван, то он об этом знает.
Иногда, чтобы твоя жизнь изменилась, достаточно секунды. Секунды длиной в молчание.
Я должна выкрикнуть правду прямо сейчас, обвинить братьев Данилы и защитить себя. Но секунды растягиваются вязкой массой, сотни мыслей встают на пути правды, и я молчу. Смотрю на Анну Степановну, бледную, тяжело привалившуюся к стене, и молчу. Если я сейчас расскажу о случившемся, Данила разозлится и набросится на братьев. Начнётся драка. Ничем хорошим это не закончится. Анне Степановне станет плохо, и я боюсь последствий. Их семья срослась вместе в результате нескольких катастроф, и я стану последней, решающей, самой