Мы обошли деревню пару раз, сорвали несколько веточек с почками, поговорили о том, становиться ли мне актрисой, папа выкурил несколько сигарет, и тут позвонила мама. Папа выслушал ее, сказал: «Ну, ты дура!» – и быстрым шагом пошел к Лавре, не обернувшись на меня. Он был уверен, что я побегу за ним, потому что я нормальный человек. Я пошла, но немного отстала, потому что папа не обратил внимания на группку детей, которые играли неподалеку, а я обратила и замедлила шаг.
Несколько мальчиков и девочка, все приблизительно моего возраста (а мне тогда было лет девять или десять), гоняли по маленькому кругу одного мальчика, били его прутьями, но скорей всего не больно, потому что он не плакал, а смеялся. И все смеялись, прыгали и кричали: «Изыди! Изыди! Бес, изыди!» Вот и Вове как-то так пытались изгнать чертей и бесов. Не знаю, чем его били, но Вова вырвался и убежал, опрокинул тяжелый подсвечник и даже разорвал кому-то рясу, потому что его пытались поймать и вернуть. Маму очень наругали, а она наругала Вову.
Когда они пришли, Вова был весь красный и зареванный, но уже не плакал, только шмыгал носом и вытирал его ладонью. Папа подошел к маме, взял ее за руку, как маленькую девочку, и стал ей что-то выговаривать, а мама вырвала руку, оттолкнула папу, крикнула почему-то очень зло мне: «Смешно, да? Посмейся!», хотя я и не думала смеяться, мне было страшно, а не смешно, и решительно куда-то направилась. Мы молча пошли за ней.
Через некоторое время выяснилось, что мама шла к машине, но не знала, где она. Мы обошли кругом деревню, мама немного успокоилась, Вове вернули телефон, и мы все вместе отправились в Лавру пить травяной чай с огромными пряниками, приторно-сладкими и масляными. Вова возвращаться в Лавру боялся, но хотел есть и пошел с нами. Пока мы ели пряники, Вова строил смешные рожи, показывал язык, приставлял себе рожки, мычал, блеял – и всё в сторону одного из храмов, видимо, там проходил обряд. Мама не могла его успокоить, а он так разошелся, что туристы-иностранцы стали его фотографировать, а мама – плакать от бессилия.
Мама пришла к Богу после того, как умерли ее родители, один за другим, за три месяца. Сначала умерла бабушка, и дедушка не смог один жить и тоже умер, хотя ничем особенным не болел. Мама ужасно переживала, я была совсем маленькой, но смутно помню, как она плакала с самого утра и до вечера, и так продолжалось долго, много дней или даже недель. Она стала ходить в церковь, всё чаще и чаще, и постепенно стала брать и меня. Я помню еще то время, когда я стояла в храме, прислонившись головой к маминому карману на пальто, и оттуда приятно пахло табаком. Мне всегда нравился запах табачного дыма, хотя родители никогда не курят в комнате, только на балконе или