Он и сам понимал, что лучший выход – перестать ворошить память. Забыть, как будто ничего и не было. Только так можно сохранить достоинство. Однако снова крутил в голове эту глупую историю эпизод за эпизодом, словно расчесывал зудящую язву.
Прошлой весной, когда он оказался в Даугавпилсе по казенной надобности… Всего-то времени прошло, а кажется – в другой жизни. И власть изменилась, и доходы… Он тогда мог себе многое позволить и, что греха таить, позволял. Например, ежедневно ужинать в «Авотиньше».
А теперь! Пришлось втянуть голову в плечи и не высовываться. На офицерский корпус бывшей армии бывшей Латвийской Республики (какое ужасное, безысходное слово – «бывшей») Советы обрушились со всей пролетарской ненавистью: арест за арестом. За ним тоже могли прийти в любой момент. Мелдерис, никогда не бегавший от опасности, при мысли об НКВД чувствовал не просто страх – панику: ноги ватно подгибались, по позвоночнику полз влажный озноб. Сколько ему еще оставаться на свободе? Судя по всему, не так уж и долго. Надо все-таки попробовать сбежать за границу, пока есть возможность… Шансы, конечно, не велики, но он должен попытаться. Тихая безопасная Швеция так близко. Герберт не сомневался, что там его, прославленного авиатора, примут со всем уважением. Да к черту уважение! Просто жить, не ожидая ежесекундно ареста, обедать в хороших ресторанах, ухаживать за женщинами…
С женщинами он теперь будет особенно осторожен. Только замужние скучающие дамы, чтобы ничего серьезного. И никаких миленьких барышень, особенно из обслуги. Потому что Линду он впервые заметил, когда она, словно танцуя между столиками в «Авотиньше», несла поднос с круглобокой бутылкой коньяка. Такая ладная девушка… Невысокая, крутобедрая – земная – и в то же время ловкая, как циркачка. Движения ее казались одновременно текучими и упругими. Герберт подумал: положи ей сейчас руку на бедро – услышишь ладонью, как бьются под кожей гейзерные источники. Тем вечером он уже изрядно пригубил и, конечно, стал легкой мишенью для стрелы Амура.
Она уже поставила на стол бокал и невысокую толстостенную бутылочку, которую хозяин – шельма! – нарочно ведь присыпал пылью, чтобы та выглядела древней и дорогой.
– Господин желает что-нибудь еще? – Барышня не смотрела в глаза, но голос ее показался Герберту теплым – таким теплым, как парное молоко.
– Господин очень хотел бы узнать ваше имя, красавица.
– Линда Вилцане…
Она покраснела и, казалось, занервничала. Даже странно как-то… Здешние работницы должны бы привыкнуть к знакам внимания со стороны посетителей.
– Какое у вас красивое имя! Вы латышка?
– Нет, латгалка.
– Не знай я этого, принял бы вас за испанку. Только глаза у вас такие светлые… Вы бывали в Испании?
Он надеялся, что барышне польстит сравнение и она станет поживее.
– Нет…