Супруг начальницы, как она, плотный дядька, лет сорока пяти. В электричке играют в карты. Надю не уговорить: до ходки продула в казино пятьдесят долларов.
В окне лес буроватый, очнулся от холода недавно; утро у него, не умыт, но передали – будет дождь. Пока идут до какого-то места, где эти дядьки и тётки и в советские времена отмечали Первомай, коротко, пробно брызнуло.
Поляна выглядит готовой. Отметина от костра, доски, брёвна, чтоб уютно у огня. Главное – берёза. «Наша» – опять тепло говорит Клавдия Ивановна.
Идут добывать хворост.
Валька Ершова говорит Людке Мотовой:
– Опять залетела я. После Первомая пойду.
– А я боюсь в больницу.
Противозачаточных, вроде, полно. У Надежды с этим никак: пока она в колонии, парень ушёл в армию. Придёт, но женится ли на такой? Да, и ей не до этого. Дети будут спрашивать. Не ответит такая мать, зачем люди живут.
Зачем живёт-крутится Клавдия Ивановна? Зачем рвёт горло на митингах Мотова? Спросить у них? Они немолодые, опытные. Ей двадцать, но время уходит песком, верещит будильниками. Надежда в надежде на открытие себя и людей: у огня поговорят.
От земли прохладно, но костёр пылает, молния на куртке нагрелась. А берёза-то – двоим не обхватить! В ней рана с кулак, бьёт сок: кружка полна! Ершов рад: водку запивать.
– Тебе бы только о ней! – реагирует Валька Ершова.
– На отдыхе я. Должен радоваться!
– Я вам говорю, друзья-товарищи, огонь не там, где в прошлый раз. Дым в палатку. – Нудит Мотов.
– Это ты палатку не там ставишь, Мотя, – возражает добряк Маркушев.
– Я верно ставлю, а вы, друзья-товарищи, развели высоко.
– Мотя, ты ослеп? Костёр в яме! – орёт хлопотливый Ершов.
– Он костровой, – информирует Надежду Маркушев, – а Мотов любит линию гнуть.
– Только бабу свою ему не перегнуть! – хохот Ершова.
– Он теперь руководитель, – и Маркушев хихикает, в улыбке нехватка зубов, – ведёт к победам коллектив. Не наш, наш мы ему не дадим возглавить! – Обводит руками лес, и он – «наш коллектив».
Мужики – за палатку. Вернулись. Их жёны стелют клеёнку.
– Чё вы раньше времени! – орёт Мотова: – Никакого терпения! Нет, чтоб у стола нормально, – тайно халкают!
– Мы на лоне, Люда, – говорит робко Мотов.
– На лоне, не на лоне, а культура в массах должна быть. Я девок в цехе окультуриваю, опять лекцию им прострочила. Какой вы даёте пример?
– Да некого тут окультуривать! – наивно выкрикнул Ершов.
– Все мы тут с усами, – уверенно заявляет Маркушев.
– Прямо! – выдаёт им Мотова. – А Щепёткина? Мы её должны на путь… Ты, Надя, ещё не встала. У тебя может быть и обратный ход. Ты и грубость иногда. Намедни меня обозвала этой… Тебе – не кривой тропинкой вилять, а напрямки на благо нашего предприятия!
Обидная речуга! И Клавдии Ивановны нет! Но вот и она с ведром воды:
– Людмила Кирилловна, ну ты даёшь, от озера отлетает, да, вроде, говорить так немодно.
– Людка,