Парни молча покачали головами. По телу Леонида пробежал холодок.
Поездка в Житную Поляну оказалась последней. В первых числах сентября осень громогласно заявила о себе проливными дождями и пронизывающим ветродуем. Леонид, как и обещал Тане, продал велосипед.
Двадцать четвертого сентября супруга легла в больницу на стационарное сохранение перед родами.
***
Когда город затянула пленка октябрьской серости, Таня родила мальчика. В день выписки медсестра с наклеенной на лицо фальшивой улыбкой вручила Лене перевязанный ярко-голубой лентой сверточек. Леонид взглянул в личико младенца и…
…оторопел.
Ему стало не по себе. Дежурный персонал осыпа́л новоиспеченного папашу поздравлениями, а тот в ответ молчал – лишь лыбился как дурак.
Внизу, в замусоренном окурками дворе, он всучил новорожденного супруге, усадил ее на заднее сиденье такси, а сам устроился спереди. По какой-то необъяснимой причине он опасался находиться рядом с Таней и мальчиком. Тревожное чувство царапало стенки пищевода.
Что-то шло не так.
Не успели они зайти в квартиру – бигль по кличке Джек вылетел навстречу и облаял хозяев. Он злобно рычал и брызгал слюной, чего раньше за ним никогда не водилось – даже если в дом заявлялись незнакомые. Леонид, у которого голова и без того раскалывалась от пережитого волнения, накричал на собаку, шлепнул по морде ладонью. Бесполезно. Пса словно подменили. Он так неистово заливался и бросался на молодую мать, прижимавшую к груди сверток с ребенком, что пришлось оттащить брыкающееся животное на балкон и там запереть.
Таня уложила малыша в новенькую детскую кроватку.
– Он разве не должен первое время спать с тобой? – Леонид сидел на диване и, подперев ладонями отяжелевшую голову, с недоверием косился на жену.
– Зачем? – ответила та, не глядя на него. – Нашему малышу и в кроватке хорошо будет. Он уже вон какой смышленый.
«Что за херню ты городишь?» – подумал Леонид, но ничего не сказал.
– Ты ведь смышленый, правда, Сереженька? – Она склонилась над сынишкой, принялась издавать каркающие звуки, корчить немыслимые рожи.
Младенчик не сучил ножками, не плакал, не гукал. Глядел на маму суровым, холодным взглядом из-под насупленных безволосых бровей. Пухлые щеки, совершенно голая, даже без пушка́, головка, выпяченные губки – все это вместе придавало ему вид очень недобрый.
«Сереженька… У этой личинки еще и имя есть…» – промелькнула возмутительная мысль. Леонид прикрыл глаза – и перед взором запульсировала венозная синева с красной каймой.
Нужно поспать…
Как Таня кормила младенца грудью, Леонид не видел. Перед началом этого омерзительного действа он ретировался на улицу – мол, собаку выгулять надо.
Пес так и не угомонился. Всякий раз, когда