Бургомистр, поднявшись на последнюю ступеньку, казалось, был удивлен тем, что Дагобер закрыл дверь комнаты, как бы намереваясь запретить ему вход в нее.
– Зачем вы закрываете дверь? – спросил он грубо.
– Во-первых, потому, что девушки, порученные моим заботам, лежат в постели, а во-вторых, этот допрос может их встревожить, – отвечал солдат. – Садитесь на скамейку, господин бургомистр, и расспрашивайте меня здесь… Я думаю, ведь вам все равно, где это делать.
– А по какому праву вы указываете место, где вас допрашивать? – спросил судья недовольным тоном.
– О, я не указываю ничего, господин бургомистр! – поторопился сказать солдат, боясь дурно настроить судью. – Только девочки уже в постели, и без того напуганные… Вы докажете доброту своего сердца, если допросите меня здесь…
– Гм, гм! Здесь! – проворчал судья в сердцах. – Стоило будить меня среди ночи… Нечего сказать, приятное дельце!.. Ну, ладно, я допрошу вас здесь… – Затем, обратившись к хозяину, он прибавил: – Поставьте фонарь на скамейку и можете идти.
Хозяин повиновался довольно неохотно: ему не меньше, чем слугам, хотелось присутствовать при допросе.
Ветеран остался с судьей наедине.
13. СУД
Достойнейший бургомистр Мокерна, укутанный в плащ и с суконной фуражкой на голове, грузно опустился на скамью. Это был толстяк лет шестидесяти с надутой и хмурой физиономией. Красными толстыми кулаками он поминутно потирал опухшие от сна и покрасневшие от внезапного пробуждения глаза.
Дагобер с непокрытой головой стоял перед ним в самой почтительной позе, стараясь прочитать на сердитой физиономии судьи, удастся ли ему возбудить в нем сострадание к своей участи, т. е. к судьбе сирот. В критическую минуту солдат старался призвать к себе на помощь все свое хладнокровие, всю силу рассудка и красноречия, всю решимость… Человек, больше двадцати раз с пренебрежением смотревший в лицо смерти, не опускавший глаз, так как был спокоен и уверен в себе, перед орлиным взором императора, его идола, героя и кумира… он дрожал теперь и смущался перед деревенским бургомистром с сердитым и недоброжелательным лицом.
Точно так же, за несколько часов до этого, он бесстрастно и покорно вынужден был переносить оскорбления Морока, чтобы не лишиться возможности исполнить возложенную на него умирающей матерью священную миссию; этим он показал, какой степени геройской самоотверженности может достигнуть честная и простая душа.
– Ну, что можете вы представить в свое оправдание?.. Поторапливайтесь… – грубо и нетерпеливо задал вопрос судья, зевая.
– Мне оправдываться