– Каждый приносит свою жертву, – говорит она. – Ты что, до сих пор не понял?
Я мотаю головой, но все так и есть. Беру изогнутый нож и режу руку над кипящим отваром. Когда кровь попадает в жидкость, та шипит и булькает. Языки пламени извиваются и искрят, словно пьют из горшка. Я помню, как отец потерпел неудачу, пытаясь изменить эти древние обычаи, и как поражения и близорукость привели его в недра единственной надежды нашего Кингдом Кам – несчастной фабрики.
Вельма Кутс протягивает бинт, и я перевязываю рану.
– Теперь семя.
– Нет.
– Мне оно нужно!
– Извини, я найду лучшее применение для своей спермы, чем ты.
Она чуть не подпрыгивает от раздражения.
– Придется. Без нее магия не сработает, как надо!
– Делай, что можешь.
Она берет нож и направляет его в мою сторону, словно хочет на мне опробовать. В лезвии ножа, блестящем от моей крови, отражается огонь. Я смотрю на нее и жду, действительно ли она сделает такое движение. За свою жизнь она охолостила не меньше тысячи свиней. Грохот ливня усиливается, но крыша пока держится. Я могу этим гордиться, если больше нечем. Почему, черт возьми, нет?
Она рычит от злости и вонзает нож в деревянный стол.
– Тогда, что бы здесь ни случилось, это будет на твоей совести. Ты слышишь, Томас? На твоей.
– Конечно, на моей, – отвечаю я. – Что ж тут нового?
Четвертая глава
КТО-ТО ЗОВЕТ МЕНЯ ПО ИМЕНИ.
Она жалобно умоляет о помощи, так, как нам всем нравится.
Ночью я просыпаюсь и обнаруживаю, что братья разговаривают с лицом. Они раскачиваются в темноте, единая слившаяся масса тел – или одного тела. Себастьян в бреду от ярости, его жалобы исходят из трех глоток, как по разным нотам, хорошо гармонирующим со слабым шарканьем в стиле ду-воп. Они смотрят друг на друга, полные беззаветной любви, злости и сожаления, и каждая треть их мозга кипит от воспоминаний и потребностей.
Здесь нет ни Сары, ни Доди, но я чувствую женское присутствие, отчего во мне вздымается ревность. Они хотят ее и пройдут через меня, чтобы заполучить желаемое. Я прислушиваюсь в надежде услышать ее голос, но не слышу ничего, кроме яростного шепота братьев; не чувствую ничего, кроме губ, что-то вытворяющих на моем боку. Слишком темно, чтобы понять, кто из них ее целует. Может, они целуют ее по очереди, и каждый приближает свое лицо в присущей только ему манере.
Я пытаюсь погрузиться в себя, осознавая каждый вдох, каждое биение моего единственного сердца. Холодок в животе и холодное прикосновение их ртов. Иду еще дальше вглубь, надеясь найти мышцы, которые заставят ее глаза моргнуть, маленькие едва заметные ноздри – глубоко вздохнуть, неправильные скулы, красивые мочки ушей.
Никого нет. Это синяк или шрам. Коул всхлипывает, а Себастьян кусает меня от ненависти за бок. Ураган ни в какое сравнение не идет с его возбуждением. Возникает боль, но я не уверен, что она моя. Кровь густо пропитывает матрас. Они улепетывают, судорожно крутя конечностями и как бы специально задевая все вокруг;