– Вова! По-честному, между нами – ты в неё втюрился?
Капитан сразу сообразил, что про заишную девицу из Берёзок в столице будут скоро знать все его друзья и знакомые, поэтому он резко оборвал разговор:
– Серёжа! Ты всё серьёзное в шутку переводишь! Пока… – и положил трубку.
Затем подумал немного и позвонил в третий раз:
– Мам! Здравствуй! Извини, что долго не мог звякнуть, работы здесь навалилось пропасть, одно тухлое дело за другим! Начальство недовольно. Но в целом, всё хорошо, надеюсь, что скоро с тобой увидимся.
– Володенька, что-то голос у тебя невесёлый. Толи работа такая тяжёлая, толи… Ты, сынок, там случайно не влюбился?
«Ну вот, и мама тоже…» – подумал Гурский и неуверенно ответил:
– Нет, наверное. Пока, мам!
В понедельник первый, кто посетил с утра капитана в кабинете, была Лыскова:
– Я вас приветствую, капитан! – не по-уставному начала она речь. – У меня две новости. С сегодняшнего дня моя фамилия Любимова, документы все оформила. Надеюсь, что вы тоже рады… И ещё: я подала рапорт, всё уладила с областью и ухожу со службы. Работаю здесь последний день. Теперь меня в Берёзках ничего не держит, сегодня прилетает режиссер Вольский, хочет забрать меня на съёмку сериала, он давно об этом мечтал. Ему мешал только мой недостаток.
Видя, что у Гурского нет слов, младший лейтенант спросила:
– Я могу идти?
И Гурский не смог сказать ничего другого, кроме короткого:
– Да, конечно…
Ему показалось, что Виктория не очень уверенно повернулась и довольно медленно пошла к выходу из кабинета. Выходя, она обернулась и взглянула на капитана, её глаза показались ему мокрыми. А, может, ему просто очень захотелось, чтобы они были мокрыми…
Гурский вызвал Колобова:
– Николай Николаевич! Вы от Яицкого, наверное, знаете, что с нами случилось на той стороне Сылвы? Честно сказать, я потрясён, мне требуется короткий отдых. Я буду в своём номере в гостинице. Чуть что – вызовете меня!
– Слушаюсь! – ответил Колобов и даже, кажется, каблуками щёлкнул. Они вместе вышли из кабинета, и Колобов проводил Гурского к выходу.
Может быть от позавчерашней водки, или ещё от чего, но у Гурского разболелась голова. Он не думал, что в таком небольшом городе у него возникнут неразрешимые проблемы. Раньше подобных проблем он не испытывал. Он медленно перешёл через улицу и скрылся от посторонних взглядов в гостинице. В номере он переоделся в спортивный костюм и лёг на койку, вновь скрипнувшую своими предательскими пружинами. Он лежал и старался ни о чём не думать. Но не получалось. Оба окна его номера были обращены в другую от Управления сторону, что дополнительно доставляло определённый дискомфорт. Гурский встал и взялся за чтение старых подшивок журналов, наложенных внизу книжного шкафа для приезжающих. Потихоньку он зачитался некоторыми рассказами, и несколько часов пролетело незаметно. Аппетит к обеденному времени