особенно охотились на радисток, так как через нас часто проходила стратегически важная информация. Вот я и вляпалась в языки. Всё произошло так быстро, что я не успела даже пикнуть, как оказалась связанной и с кляпом во рту. Вот тогда я реально поняла, что война это не спектакль, не шоу, не представление, и мне совсем расхотелось играть в ней главную роль героини. Мне стало страшно, я вдруг отчётливо осознала, что никакая я не личность, а обычная глупая девчонка и к тому же последняя трусиха. Мне никак не хотелось верить в реальность происходящего. Я и раньше знала, что подобное случается на войне, и даже часто. Но что со мной, с моим уникальным «я», которое ничего ещё в жизни не видело и не знает, перед которым открыто столько всего удивительного, заманчивого, волшебного… Хотелось проснуться, словно после кошмара, сбросить с себя ужасное наваждение и очутиться дома, в Москве, с мамой, за большим круглым столом с горячим чаем в тонких и лёгких фарфоровых чашечках, с конфетами в блестящих, приятно шуршащих фантиках, с раскрытым настежь окном, из которого неудержимо льётся яркий солнечный свет и весёлые, восторгающие душу звуки Первомая… Но не просыпалось, наваждение никуда не сбрасывалось. Меня тащили, как мешок с ненужным хламом, ничуть не смущаясь тем даже, что я всё-таки женщина. На войне нет женщин, и всякий, кто ввязался в эту мужскую игру, несёт на себе все её грубые, отнюдь не деликатные особенности. Но тогда мириться с этим совсем не хотелось. Я, помню, даже начала молиться Богу, в которого никогда не верила и всерьёз считала вымыслом, глупыми сказочками для тёмных, непросвещённых старушек. Но Бог всё же услышал меня.
Откуда ни возьмись, явился мой спаситель. Я ничего не успела сообразить, настолько быстро и профессионально он справился с тремя здоровенными фашистами, уложил их всех на землю, как игрушечных, а затем развязал и освободил меня. Как потом выяснилось, это был мой герой, мой Сокол. Он как раз возвращался с задания и случайно наткнулся на нас. Он был один, весь его отряд погиб, а рация была испорчена. Но Сокол оказался вовсе не тем статным черноволосым богатырём, каким я его себе представляла. А напротив – невысоким, щуплым, с жиденькими, пепельного цвета волосёнками на лопоухой голове. Но зато весьма ловким и жилистым, владеющим какими-то хитроумными приёмами какой-то экзотической борьбы. Я узнала его по голосу, по мягкому бархатному баритону, которым он заговорил со мной, как только освободил от пут. И даже хорошо, что этот ушастый Сокол оказался таким небольшим, потому что один из фрицев внезапно очнулся и серьёзно ранил моего избавителя, так что мне пришлось тащить его на себе вплоть до нашего расположения. Так мы и познакомились – сначала он спас меня, потом я его.
До самого конца войны мы служили вместе, рядом друг с другом, многое испытали, многое пережили. Смерть не раз подходила к нам близко-близко, но всегда какое-то чудо спасало нас, сберегало друг для друга. А может, это была
