Левину казалось, что Настя, в отличие от жены, по-настоящему сочувствует его научным проблемам. Она искренне возмутилась, узнав, что тогда, в Париже, по непонятным конъюнктурным соображениям не опубликовали его монографию. Левин до сих пор морщился от одной мысли об этом нелепом, неоправданном отказе.
– А я у мамы побывала, Борь! – без радости в голосе сообщила Анастасья, наконец расправившись с пастой. – Теперь даже жалею, что это затеяла…
– Непросто далось? – с пониманием спросил Левин.
Он знал о сложных отношениях Насти с матерью: та её не воспитывала, а оставила дочь, совсем маленькую, на попечение сестры – той самой тёти Мары, погибшей накануне несостоявшейся парижской свадьбы племянницы.
– Да, встреча была не из лёгких. Хотя чего я ожидала?.. Мой психотерапевт советовала разобраться в этом, вот и я отправилась. Но не знаю, правильно ли сделала. Это было очень болезненно…
– Они тебя плохо приняли? – посочувствовал Борис.
– Плохо? Скорее никак! – вздохнула Анастасья. – Даже чаю не приготовили, правда! С порога стали денег просить. Я дала, конечно. Хотя и не Марианна Обенкур, прямо скажем! – невесело засмеялась она.
Борис улыбнулся: скандальная миллиардерша, умершая в конце прошлого года, была известна всем. Сейчас пресса муссировали слухи о её завещании: из-за давнего финансового разбирательства на многомиллиардное состояние был наложен арест. Впрочем, французская светская хроника никогда особо не занимала Левина, и за делом Обенкур он следил только по одной причине: из-за Насти.
Сегодня она казалась ему особенно прекрасной – немного бледной, но очень милой, какой-то домашней, почти без макияжа и в свободном сером свитере крупной вязки. Веснушки на её лице теперь проступали сильнее, совсем как в институте. Когда он помог ей снять пальто, то ощутил едва заметный аромат её волос – миндально-свежий, как когда-то в Париже… Если бы она всегда была такой!
– Но дело не в моих родных, а во мне самой, – задумчиво продолжала она. – Знаешь, Борь, я думала, что изменилась. Ведь все эти пятнадцать лет я жила во Франции, ездила по миру: Токио, Монреаль, Буэнос-Айрес… Это же абсолютно другая жизнь! Мне так казалось. А вернулась в Россию – и теперь как будто та самая девочка, которая выросла в Тамбове и всегда мечтала о несбыточном… Глупо, правда?
– Жалеешь, что осталась тогда во Франции? – с надеждой в голосе спросил Левин: ему казалось, что он слышал именно то, что всегда мечтал услышать.
– Сейчас – да! – убеждённо произнесла она. – И не из-за Рафаэля. – Услышав это имя, Борис невольно поморщился, но Анастасья этого не заметила. – Просто моя французская мечта оказалась