Тем временем изнемогающий от любви Ионикэ Фэт-Фрумос пал на колени перед прекрасной принцессой и излил перед ней свое сердце. Была тронута прекрасная Иляна красотой юноши и пылом его страсти, но взор ее по привычке снова обратился к высокой звезде. Там, в его вышине, она нашла ответ и сообщила его юноше. Она согласна стать его невестой, если он принесет ей цветок небесной любви, возросший от света Лучафэра, и обручальное кольцо с камнем, упавшим с небес. Ионикэ Фэт-Фрумос поклонился и поцеловал край белого платья принцессы. Взор его устремился вдаль, и Ионикэ отправился в путь. Снег искрился под копытами его красноухого коня, солнце играло на красных доспехах юноши.
Тут бабушкино повествование прервалось тихим хихиканьем. Сестры вздрогнули, а бабушка перестала мелькать спицами и осмотрелась поверх очков. Она никого не видела, но Зоя и Клава заметили в темном углу, плохо освещенном торшером, в глубине старого кресла две небольшие тени. «Ах!» – вырвалось почти одновременно у сестер. Бабушка Галя явно не видела их, но прислушивалась и теперь сказала:
– Это ты, Луша?
– А то кто еще? – хихикнул снова тот же самый голос. – Пришла вот в гости к твоей Артыне, сидим и слушаем твои сказки. Сидим и поражаемся, как ты умудрилась так все перепутать в одну историю – и Михая Эминеску4 и кучу сказок.
Тут Зоя и Клава разглядели тех, кто сидел в старом кресле. Эти двое были отдаленно похожи на людей, но их лица напоминали крысиные мордочки, покрытые бурой шерсткой, а ручки и ножки – мохнатые паучьи лапки. И эти ножки непрестанно болтались внизу кресла, а ручки совершали массу сложных движений, как будто существа дирижировали сами себе. Одеты они были в какие-то бесформенные балахоны из ткани, больше всего похожей на паутину, такие же серые и пыльные. Зоя и Клава, конечно же, и раньше подозревали, что у них дома есть таинственное существо, но видели его впервые.
Бабушка Галя тем временем невозмутимо ответила на слова Луши:
– Старая я, может, склероз у меня, как помню, так и рассказываю, но правда остается правдой, разве не так?
Луша с Артыной переглянулись, снова хихикнули, видимо, просто от избытка чувств, и тогда бабушкина домовая, Артына, более низким, чем у Луши, и немного хриплым голосом, сказала:
– Галюца5, ты права, все могло быть именно так, как ты рассказываешь, и даже еще удивительнее.
Бабушка Галя, снова склонившись над вязанием и замелькав блестящими спицами, ответила:
– А,