– Вам надо попить, – сквозь сон расслышал я голос Людмилы, – у вас сильное обезвоживание.
– А? – я открыл глаза и увидел ее обеспокоенное лицо. – Что сделать?
– Вам надо попить, – она поднесла чашку с водой, – вы обезвожены.
Но мне не нужно было объяснять столь очевидные вещи, я и сам потянулся к живительной фляге, смакуя каждую каплю. Как же хорошо, я словно начинал свое рождение заново, восставая из адской смертельной бездны.
– Как же хорошо, боже, что со мной?
– У вас интоксикация или, как бы правильнее сказать, ожоги. Химические. Правда, их немного, но зато температура как бешеная.
Я попытался поднять голову, но женщина опустила ладонь мне на лоб и силой уложила обратно.
– Вам нужно отдохнуть. Хотя бы денек. Я дала вам сильное лекарство, оно должно подействовать.
– Лекарство? Какое еще лекарство?
– Да, местный рецепт, тут часто подобное происходит.
– От этих ожогов нет лекарства.
– Может и нет, но зато вам уже значительно лучше, – она вытащила градусник и махнула им. – Вот уже почти тридцать восемь, а то все сорок да сорок.
– У меня была температура сорок градусов? – сказал я и сам удивился своему ослабленному голосу. – Сколько я уже лежу тут?
– Примерно полдня.
– Черт! – я снова попытался подняться. – Я же должен был встретиться с Вадимом, мне надо ехать. Там же еще столько работы.
– Нет, сегодня вы не поедете, к тому же Вадим знает, что вы слегли. Он приходил проведать вас. Я ему все объяснила, и он сказал, что ваша работа подождет. К тому же вы у него тут единственный клиент.
– Единственный?
– А вы думали, что с ним вся деревня катается? – она улыбнулась. – Увы, если бы так было, он бы ни за что не повез вас на это треклятое место.
Ее улыбка получилась красивой, на удивление почти полностью изменив, казалось бы, некрасивое лицо. Я потянулся к остаткам воды. Наверное, я вполне мог бы выпить целое ведро, но сейчас с этим следовало быть аккуратным.
– С утра я слышал голоса, кто это был?
– Сосед. Заходил за моим инвентарем, Иван накупил столько инструментов, мне кажется, ко мне вся деревня теперь ходит.
– А мне казалось, вы говорили о другом.
– О чем же? – спросила она и внимательно на меня посмотрела.
Жалость, забота, обеспокоенность, кажется, настоящее чувство просто невозможно было разобрать, настолько сильно все замешалось в этих на редкость удивительных глазах. Я улыбнулся. Казалось, это было так естественно, но Людмила вдруг сконфузилась и отвела взгляд, на мгновение оголив свою живую, симпатизирующую мне душу.
– Я не помню, – соврал я. – Может, вы и правы, как-никак, меня сильно лихорадит. Что только не придет в больную голову… Хорошо хоть, про сон меня не спрашиваете.
– Сон? Какой сон? – заинтересовано спросила она.
– Оу, –