– Одиннадцать лет прошло для Брисеиды, – заметил Леонель, – но, возможно, не для ее отца, который находился в Цитадели. Поскольку в Мире Снов нет времени.
– Так и есть, – размышляла Брисеида, – но человеческая душа не может удержаться от воссоздания воображаемого времени. За секунду мы накапливаем девять месяцев воспоминаний, а затем душа отделяется от тела. Тело остается вегетативным, пока не умрет от старости, а душа… Душа должна продолжать накапливать воспоминания, даже если время не существует… Пока тело не умрет.
– Персональное накопление воспоминаний… – задумчиво продолжал Леонель. – Только твой отец может сказать нам, сколько времени, по его мнению, он провел в Цитадели. Так, Брисеида? Неужели он действительно думал, что у тебя будет шанс раскрыть тайну Цитадели?
– Не знаю, может, у него не было выбора.
Лиз остановилась. Остальные последовали ее примеру, но никто ничего не сказал.
– А ты, Эней, что скажешь? – спросила наконец Лиз. – Ты молчишь уже несколько часов.
– Возможно, твой отец получил послание от богов, – сказал Эней.
Брисеида осторожно, чтобы не потерять равновесия, повернулась к молодому спартанцу. Его лицо было таким же напряженным, как и голос. Он кивнул головой в знак слабого одобрения.
– Жертвовать, чего требуют от нас боги, иногда бывает трудно, но только они знают, что нужно делать.
Воспоминания о смерти Касена, лучшего друга Энея, обрушились на Брисеиду, когда она увидела покрасневшие глаза молодого спартанца. Девушка сжала челюсти. Эней старался держаться мужественно, но жертва, которую он считал обязанным принести своим богам за успех их похода, тяготила его сердце.
– Мы не уделили времени, чтобы должным образом почтить память твоего товарища по оружию, Эней, – серьезно сказал Менг Чу. – Он умер, чтобы защитить нас от Элиты, он заслуживает уважения.
– Идем дальше, – объявил Оанко, – я спою для него.
Они снова начали идти, и Оанко затянул прекрасную жалобную песню.
Его длинные, гладкие черные волосы развевались на ветру, а мощный баритон плыл сквозь бегущие по небу облака. Брисеида была поглощена пронзительными эмоциями песни, которая превратила боль утраты в возвышенную оду жизни. Она забыла о своих ноющих лодыжках, икрах и бедрах, дрожащих от усталости после долгого подъема.
Они шли уже целую вечность. Часы тянулись, не поддаваясь счету, и путники потеряли всякое представление о времени. Солнце им не помогало: оно двигалось по небу почти безучастно, освещая замки тумана то сумеречно-розовым, то оранжевым оттенком заката. Долгое время они шли, ничего не говоря, сосредоточившись на пустоте и своем неопределенном будущем. Пристально глядя на свои ноги, Брисеида наблюдала, как ее сандалии периодически меняли цвета, а ее продвижение вперед сопровождалось