Тут главное было не растеряться и не выказать испуга. Я, не сбавляя хода, перешёл на строевой шаг, правой рукой моментально застегнул пуговицы на бушлате, а левой надел фуражку. Как раз этих десяти метров хватило, чтобы привести себя в порядок. Вытянулся перед подполковником, руку к козырьку: «Курсант Егоров! Одиннадцатая рота!»
Селявко слегка приподнял брови. Похоже, он не ожидал такой быстрой реакции:
– Куда это вы идёте без строя в таком виде?
– Следуем после спортивной тренировки в экипаж. Готовимся к городским соревнованиям по борьбе. Будем за училище выступать.
– Давно борьбой занимаетесь?
– Три года.
– Ладно, идите в экипаж. Форму одежды больше не нарушайте!
– Есть не нарушать!
И мы пошли каждый своей дорогой. Честно говоря, мы с ребятами не ожидали, что так легко отделаемся. По-моему, подполковнику просто понравилось, что я не испугался.
Курсант Егоров
Надо сказать, что воспитывали нас в «системе» своеобразно. Дисциплина была железная. Но в то же время косвенно поощралась в курсантах некоторая лихость в поведении. Наши командиры считали, что из робкого безответного курсанта никогда не получится настоящего моряка. Моряк не должен ничего бояться, в том числе и своего начальства. Поэтому многие легкомысленные проступки нам часто сходили с рук. Командиры рот у нас были кадровые морские офицеры, все из подводников. Многие преподаватели из военно-морского цикла прошли войну. Это были далеко не робкие люди, знающие себе цену, и того же они требовали от нас. Но, конечно, подлых поступков не прощали. Было несколько редких случаев воровства и предательства. Таких людей изгоняли без пощады.
Через год подполковник Селявко по случаю инфаркта вышел в отставку. Мы сначала подумали, что теперь наступит некоторое послабление в службе. Но скоро поняли, что при подполковнике нам жилось не так уж плохо. Всё, как говорится, познаётся в сравнении. После подполковника Селявко, если я правильно помню, очень недолго обязанности начальника строевого отдела исполнял командир одной из рот. Этого подполковника прислали к нам в училище, сняв предварительно за что-то с должности военного прокурора Кронштадта. Это был вообще не моряк. Из морского в нём было только форма, да и то погоны с красными просветами. Разговаривал он с нами всегда на повышенных тонах, как будто перед ним не моряки, а уголовники. Лицо у него было костлявое с длинной челюстью. И фамилия подходящая – Мадаев. За всё это курсанты присвоили ему кличку «Лошадь». Офицеры его тоже не любили, но при нас вслух не высказывались.
Помню, как-то зимним утром, на втором курсе, было построение для развода суточного наряда. Человек 30, в том числе и я, построились двумя шеренгами на морозе во дворе экипажа. Подполковник Мадаев любил лично