– И делала это задолго до того, как узнала об Элоизе. – Катя приподнялась на локтях. Бабочка села на лиф ее платья, и молодые люди наблюдали, как та складывает и раскрывает свои узорчатые крылья. – Иногда мне тоже хочется стать бабочкой, – призналась Катя.
– Ты бы прожила всего один день.
– Два, насколько я знаю.
– И не помнила бы свои прошлые жизни.
– Как мы можем это утверждать?
Бабочка улетела. Они проследили взглядом неровную траекторию ее полета.
– Рассказать тебе еще? – спросила Катя.
– Ты уверена, что все это правда? – спросил Милан. Он перевел взгляд на облака, чтобы не видеть выражения ее лица, видимо, понимая, что его слова были выбраны недостаточно осторожно. – Ты уверена, что эти… – он замялся, – воспоминания реальны? Может быть, это просто истории, которые тебе рассказывали в детстве. Образы, впитанные еще в колыбели?
Катя испустила протяжный вздох.
– Папа называет их моими привидениями.
– Ладно.
– Твоего деда звали Петер Гашек, – сказала Катя. – Он, как и ты, работал на бумажной фабрике.
– Кажется, я тебе это и рассказал.
– Он был маленьким человечком без одного глаза. Вроде, он потерял его на войне, – Катя тронула пальцем свой правый глаз. – Вот этот, – уточнила она. – А твою бабушку звали Людмила Гашек. Она была швеей.
– Все верно.
– У меня есть воспоминания о Миле. Воспоминания моей матери. Мила была, наверное, моравкой. Не словачкой. Она держала магазинчик одежды на улице Рихарда Бекесса за железнодорожным вокзалом. В 1949 году мама купила у нее платье за шесть крон. Она надевала его лишь один раз. Но всегда считала это платье одним из самых ценных своих приобретений.
– И это должно убедить меня?
– Это должно помочь. – Летнее солнце приятно грело их лица. – Платье было голубое, – продолжила Катя, – с меховым воротником. – Она закрыла глаза. Элоиза была математиком. Музыкантом. И, конечно же, астрономом.
– У нее было образование?
– Да. Она была близкой подругой семьи Монгольфье – владельцев бумажной фабрики из Ардеша.
– А я работаю на бумажной фабрике, – заметил Милан.
– Знаю. Может, поэтому ты мне нравишься. – Она сжала его руку. – Оба семейства, Монгольфье и Фушары, посещали одну и ту же церковь в Анноне; они занимали две длинные скамьи, стоящие друг за другом, и после каждой воскресной службы вместе возвращались домой. Они жили в маленьком городе, всего в нескольких улочках друг от друга, и виделись почти ежедневно. У Монгольфье было шестнадцать детей – большая семья. Одним знойным летом Жак-Этьенн Монгольфье смастерил для Элоизы бумажный зонтик. – Катя сделала паузу. Воспоминание казалось немыслимо ярким в ее сознании. – Он был изумительно красив, – прошептала она. – Сделанный из изумрудно-золотой бумаги с орнаментом в виде певчих птиц по ободку. Элоизе было всего тринадцать,