Троицкий монастырь был ярким выразителем Московской Руси с ее светлыми и темными сторонами; но опять повернулось колесо истории и наступил петербургский период: опять появился новый центр и связанная с ним новая идеология. Для Троицкого монастыря эта новая эпоха была мало благоприятна: слишком мало подходил весь его уклад старинного и истового Московского благочестия к галантному веку париков и фижм, когда хлынула в Россию западная культура, папежского и латынского духа, которой так боялась Древняя Русь. Просочились и модные вольномыслия «вольтерьянцев», которых не чужды были и многие видные церковные деятели, отошел в прошлое образ московского «благочестивейшего» царя-ктитора, со вкусом блюдущего детали церковного обряда и умело разбирающегося в богословских спорах; церковные интересы, национальные и государственные, тогда были слиты в единое органическое целое. Деятели же петербургского периода мало почитали старину и национальную самобытную культуру: они старались, чтобы все у нас было не хуже, чем на западе, и от многого из наследия предков открещивались, как от пережитков периода суеверия и дикости. При таких новых обстоятельствах Троицкий монастырь, уже ставший в это время лаврой, естественно не мог сохранить своего влияния и обаяния, которыми он пользовался в Московской Руси: теперь высшие круги в нем видели скорее «благородную окаменелость» и не ощущали уже в нем живого сердца Руси. По прежнему ходили цари и вельможи на богомолье к Троице, осыпали драгоценностями иконы, церкви, настоятелей, но во всем этом виделось больше тщеславия и любви к роскоши, нежели благочестивого усердия. Труднее решить, изменил ли XVIII век отношение народных масс к монастырю; правильнее всего было бы думать, что их не коснулись все эти пертурбации и утонченности верхов.
В руководящих кругах лавры уже произошел разрыв с старым начетчеством, заменявшим ранее образование, и в них ясно стал чувствоваться дух западной науки и западного мышления. Целый ряд монастырских деятелей XVIII века вышел или из Славяно-греко-латинской академии или из киевских школ, где царила схоластика, латинский язык, пышная риторика и элоквенция. Это умственное и словесное барокко представлено це лым рядом лаврских деятелей, главным образом блестящих проповедников, из лавры часто переходивших ко двору, как напр. Гавриил Бужинский, Гедеон Криновский, Арсений Могилянский.
В значительной степени к этой же группе относился и знаменитый иерарх московский Платон Левшин. Быт монастыря также изменился в духе времени, и легенда повествует даже о крайностях одного из архимандритов лавры, который носил бриллиантовые пряжки па башмаках стоимостью до 10000 рублей и парился в бане, поддавая на каменку токайским вином.
Однако, и в этих