Так почему же один куст, сплошь усыпанный желтыми цветками-мотыльками, куст, колыхающийся, словно золотой шар, в самом центре поросли остался нетронутым?
«Ин-те-рес-но, поче-му?»
Что-то неправильное было в этом одиноко цветущем отшельнике. Сощурив глаза, Тихх пригляделся: никого. Сухой ветер лениво поглаживал такие же сухие обнаженные стебли, в воздухе легкой паутиной висела дымка, холмы стыдливо прикрывались клочками выгоревшего мха. Если бы там были хархи, их было бы видно даже на таком расстоянии. Пусть и размером с муравьев, но уж точно не невидимки. И, потом, никто вот так обычно не уходит, едва закончив работу: а как же обед? Отдых в тени? Нет, так в Кригге не принято.
«Они не закончили работу и ушли еще до обеда. Кто-то их прервал».
От ярко-желтого цвета у Тихха начали болеть и слезиться глаза, но он стоял и смотрел. Отдаленной частью сознания он слышал, как господа «мастера» продолжают упражняться в остроумии. Выпендриваясь друг перед другом, они, кажется, на время позабыли о малыше Тиххе, а рука Каишты вроде бы даже ослабила хватку. Мир сузился до этого одинокого золотого шара, воткнутого в каменистую почву всхолмья, точно флаг.
Одно Тихх знал наверняка: он – чужой.
Затем голову сотряс удар, словно в нее вогнали древко этого самого флага:
– Ввррууаа-ду-дууум!
«Опять…»
– Хааггрр-йааах!
Тихх крепко зажмурился, пытаясь выгнать назойливый «камнепад» из головы. Молчи, говорил он себе, только молчи!
Внутренний гром молчать не собирался:
– Вврруууаа-хаайй-ггрр! – прокатилось от век к затылку.
– Ввваа-ррр-хааа-гррри! – поднялась обратная каменная волна и тут же осела, рассыпалась мелкой галькой вдоль висков.
«Только молчи».
– Ввррроо-ххааа-ххррр.
«Не отвечай».
– Ввв-ррр-ооо…
– Ха-ха-ха, – словно из-за каменной стены, донесся обрывок смеха Каишты.
– Йиииии… – перекатилось из одного уха в другое.
Вдруг звуки лопнули, и тяжелая, гнетущая тишина растеклась по барабанным перепонкам. В ней осталось только умирающее эхо: вввррроо-ха-ха-ха-йиии, вро-а-ии…
Оно звучало, словно легкий ветерок, колышущий нетронутый куст дрока, перебирающий его золотых мотыльков длинным черным когтем. Таким же, как на указательном пальце отчима. Вот он уже замахнулся, готовый срезать невесомые желтые цветки – они дрожат, как приговоренные, – поднес острие к основанию стебля.
А когда золотые мотыльки оторвались от веток и закутали в свое облако Тихха, он услышал не гром, а вполне отчетливый шепот:
– Врахайи, – прошелестели сотни