Рин всегда стучала в комнату Джироламо четыре раза, не три, как ко всем остальным, словно один лишний удар в дверь мог оттянуть момент встречи с больным. С ним все и всегда выходило из-под контроля, а Рин лихорадило, когда что-то шло не по плану, потому что «не по плану» – значит опасно, а «не по плану» с магом, потерявшим рассудок, «опасно» приобретает масштабы катастрофы. В одном исследовании о выжженных магах говорилось о том, что в каждом из них есть остаточный запас силы и при чрезмерном возбуждении они могут эту силу направить. В любой момент дом милости мог взорваться, если бы Джироламо дошел до своего эмоционального пика. Рин выдохнула, она здесь в роли огнетушителя.
– Доброе утро, Джироламо.
Открыть дверь, закрыть дверь, снова открыть дверь.
Первое – нужно убедиться, где находится больной и собирается ли напасть.
Джироламо мирно сидел в коляске, и слюна тянулась в раскрытую ладонь. Рин сложно было поверить, что этот человек когда-то был магом, что когда-то он касался источника, плел узоры заклинаний, да хотя бы просто умывался, ел и причесывался сам.
Второе – проверить ловушку для снов в бестолковой надежде обнаружить там хоть что-нибудь.
Ничего.
Третье – посмотреть в окно – туман.
Четвертое – повторить приветствие.
Пятое – решиться подойти к коляске.
Это раньше, когда Рин была полной идиоткой, она начинала утро Джироламо с того, чтобы расчесать ему волосы, похожие на птичье гнездо. Приличные люди не ходят с такими волосами, а, даже если человек потерял рассудок, ему просто необходимо оставаться приличным. Для этого здесь и живет Рин.
Но расчесать Джироламо – все равно, что с самого утра объявить себе войну и бросить саму себя в эпицентр непредсказуемого. Он всегда дрался, кусался, швырял в нее предметы, падал с коляски. В конце концов, между приличием и безопасностью Рин выбрала второе.
Умывать, расчесывать и менять ему рубашку по утрам нельзя. Все, что можно, – катить его вниз, кормить и поить.
Оллибол ладила с ним гораздо лучше Рин, но частенько теряла самообладание, а Рин готова была терпеть, терпеть и терпеть. Этому она научилась на родине в роли изгоя общества.
Рин тяжело вздохнула и мягкой, но уверенной поступью двинулась к Джироламо. Ложь начиналась здесь, в ее шагах.
– Я сейчас покачу тебя вниз. Завтрак уже готов. Все, как ты любишь.
Оллибол поначалу говорила: нельзя допускать того, чтобы больной диктовал сотрудникам дома милости, что им готовить или во сколько объявлять отбой. Это она, наивная, так рассуждала после университета, пока не столкнулась с суровой реальностью в лице Джироламо.
В этом несчастном доме слишком многое зависело от настроения одного больного.
– Кофе? – Рин в тот момент