– Нет, – я перевел взгляд с тетради на тучную женщину и пытался понять, какое отношение это все имеет ко мне.
– Что здесь непонятного-то? Ну если по адресу никто не откроет, звоните в справку, узнавайте номер телефона и связывайтесь уже как придется.
– В смысле?
– Что «в смысле»?
– Почему я должен этим заниматься вообще? – я положил тетрадь на стол.
Завуч с удивлением смотрела на меня и открывала рот, пытаясь что-то сказать, но звуков при этом не издавала и стала похожа на огромную упитанную рыбу, с каждой секундой красневшую все больше и больше. Такие вопросы, видимо, здесь задавать не принято, поэтому и готовых ответов на них нет.
– Все учителя должны этим заниматься, – наконец он выдавила из себя. Многие люди в этой загадочной стране уверены в своих и чужих долгах, вот только объяснить, что, кому и почему все оказываются должны, они не могут. Просто должны.
– Должны?
– Все учителя должны подготовить данные по всеобучу!
– Я, видимо, многого не знал о работе учителей.
– У вас неделя, – женщина всучила мне в руки видавшую виды тетрадку и стала демонстративно копошиться в бумагах, заваливших весь стол.
– Извините конечно, но у меня нет времени этим заниматься, – я уже встал и снова обратился к вершительнице нескольких десятков судеб.
– Так, что вы себе позволяете? Ваши коллеги из года в год занимаются такими делами, и никто еще ни разу не жаловался. А вы! Хрупкие женщины выполняют поручения, а вы не сможете? – завуч уперлась массивными кулаками в стол и наклонилась чуть вперед, желая, наверное, произвести впечатление готовой к атаке пантеры или какой-нибудь другой хищной кошечки.
Говорить мне с ней было не о чем, а слушать крики голосистых женщин мне никогда особо не нравилось. Я взял тетрадь и пошел к двери, за спиной у меня еще раздавался стервозный женский голос:
– У вас неделя! Слышите?! Неделя!
Я слабо представлял, что от меня требовали. Какие дома, и какие к черту дети? Какие детские сады? И что это вообще такое? Со временем ты перестаешь задавать такие вопросы, ведь оказался далеко не в лучшем месте для поиска разумности.
В учительской была только молодая англичанка. Она сидела на диване с точно такой же тетрадкой в руках, едва сдерживая слезы или весьма талантливо играя. Она вечно на что-нибудь жаловалась, хотя всё новые и новые долги, навешиваемые на шею, принимала без ропота, только позже купала их в собственных слезах. Поэтому общение с ней, а точнее пустые разговоры, могли понравиться лишь тем, кто действительно получал удовольствие от чужих проблем. Желчный