– Ваш проезд, пожалуйста.
– Ой, извините. Я уже выхожу, – моя соседка не поднимая голову, втянула ее в плечи и согнулась в смиренной позе.
– Женщина, предъявляем плату.
Старушка влажными глазами посмотрела на своего изверга, но, не заметив никаких изменений в последней, демонстративно отвернулась и уставилась в окошко.
– Я не буду платить, – гаркнула бабка, прижала к себе еще сильнее свои потертые сумки.
– Женщина, вы должны оплатить проезд, – Светлана Петровна повысила голос и приблизилась к пассажирке так, что лицо верующей оказалось в считанных сантиметрах от живота, выпирающего из-под дающей необъятные властные полномочия голубой жилетки контролера. – Вы обязаны оплатить штраф.
– Ничего я платить не буду. Вы уже совсем там зажрались! Проезд растет каждый месяц. А вам все мало и мало! Вы хоть знаете, какая у меня пенсия? Вам стыдно должно быть! Мало того что одни сволочи людей вечно грабят, так и вы еще здесь! Ничего я платить не буду! – бабка начинала заводиться, обещая разыграть одну из моих любимых постановок в общественном транспорте с матами, криками, оскорблениями и пинками под зад. А в тот день я волей судьбы и вовсе оказался в первом ряду.
– Женщина, вы должны оплатить штраф за безбилетный проезд, иначе мы вызываем милицию.
– Вызывай! Давай! Я – ветеран!
Вторая женщина-контролер уже тоже была рядом. Обе они схватились за поручни, преграждая живой стеной выход из троллейбуса. Если бы я разогнался и на бегу врезался в них, упали бы они или меня бы отпружинило от этих мягких мясных подушек? Но разбежаться мне было негде, поэтому я немного привстал и просунул голову под широкой рукой, казалось, навечно соединившей туловище слуги народа и поручень, проскользнул всем телом под ней и подошел к дверям – постановку свободного театра мне досмотреть не досталось. Я вышел из троллейбуса и направился к серому типовому зданию за прозрачным забором – школе, где приходилось отбывать свой срок.
То было не очень примечательное здание, безвкусное и унылое, впрочем, как и все в этой стране, построенной по чьим-то убогим замыслам и весьма сомнительным представлениям о хорошем. И чем ближе я подходил к школе, тем отчетливее ощущал мощный поток звуков, исходивший изнутри. Видимо, уже началась перемена, и дети по своему обыкновению выплескивали энергию и показывали удивительную жажду жизни и бурной деятельности, но выбирали для этого самые прозаичные формы.
Милые существа, не успевшие еще толком нагрешить, превращаются в ревущую орду, стоит им только собраться вместе. Не обремененные моралями, этикетами и прочими забавами более поздних лет, они доходят до крайностей, барахтаясь в грязных омутах своих невинных и винных страстей. Им еще многое незнакомо и неизвестно, поэтому все самое