– Что случилось?
– Отодвинься.
– Хорошо.
Каден расцепил их переплетенные руки и ноги. Он потянулся было к копью – отвести или остановить удар, но удержал себя. Тристе могло убить легчайшее движение.
– Хорошо, – повторил он, вставая и поднимая руки.
Хоть он и стал императором, но даже перипетии последней недели не избавили его от привычки повиноваться наставнику. К тому же в голосе монаха прозвучало что-то новое, резкое и опасное. За месяцы мучительного ученичества Каден что ни день слышал в нем равнодушие и пренебрежение, но такой смертоносной сосредоточенности – ни разу, даже когда Тан готовился к схватке с ак-ханатами. Всматриваясь в лицо монаха, он не мог понять, сохранил ли тот ваниате. Ледяной взгляд Тана пришпилил Тристе к земле, заставил стянуть на груди эдолийскую форму. Блестящий наконечник накцаля упирался ей в горло.
– Что ты такое? – чеканя каждый слог, спросил Тан.
Она перевела взгляд с Кадена на море вокруг и покачала головой:
– Не понимаю, о чем ты спрашиваешь…
Тан чуть шевельнул запястьем, и острие сдвинулось на палец – гладкая сталь скользнула по гладкой коже. Тут же по его следу выступила кровь – три горячие капли под горячим солнцем.
– Перестань! – сказал Каден, шагнув к ним и пытаясь понять, что происходит.
Только что они думали лишь о бегстве из ловушки, в которую превратился старинный приют, забыв обо всем, кроме кента и ваниате, и теперь у Кадена первый вопрос был – как там брат, как идет бой, жив ли еще Валин? А Тан набрасывается на Тристе. Отчего вдруг? Тристе на их стороне. Она помогала выбраться из монастыря, она вместе с ним бежала от эдолийцев по головокружительным тропам Костистых гор, она, когда понадобилось, превосходно сыграла роль приманки, отвлекая внимание врага, – ее стараниями они справились с Утом и Адивом. Без нее бы они это не осилили – свидетельством тому рана на щеке, нанесенная Пирр. Каден потянулся к девушке.
– Не смей, – приказал Тан.
– Я не позволю ее убить, – объявил Каден.
Сердце заходилось у него в груди. Он усилием воли обуздывал его, выравнивая его ритм вместе с дыханием.
– Не тебе решать, – отозвался Тан. – Даже ты должен понимать это.
Каден колебался. На стали накцаля краснела кровь Тристе.
– Ладно. – Он отступил на шаг. – Помешать тебе я не сумею, но прошу не спешить. Подумай!
– Это ты подумай, – отрезал Тан. – Подумай, как она сюда попала. Как прошла врата. Прежде чем бросаться ее защищать, подумай, что это значит.
Между тем Тристе не дернулась даже от пореза на шее. Ее минутную панику как рукой сняло.
– Что ты делаешь, монах? – осторожно спросила она.
Тан захватил ее в неудобном положении – она полусидела, но держалась без натуги. И голос, только что срывавшийся от страха, теперь не дрожал. Будто разлеглась на диване в Рассветном дворце.
– Что ты такое? – снова спросил Тан.
– Я Тристе, – ответила она.
Но