бывает до зари я «издеваюсь» над строкой,
не прост успех
и чаще плод мучений …
увы…
ершистая «гора» исписанных листов.
Это не забыть
Там был не дом большой, а хата,
забор с подпорками из слег,
кровей дворянских пёс Панкратий
и с голубым оттенком снег.
Зимой на кухне кот Арсений
играл клубком по вечерам.
В морозы там,
в мой день рожденья,
цвела пурпурная герань.
Огонь в печи с утра резвился,
дыша берёзой и травой.
В запечье в люльке из опилок
жил самый добрый домовой.
Там летнее ночное небо
казалось полем васильков,
а в речке оставался слепок,
плывущих в небыль облаков.
Там был Арсений, был Панкратий,
был с голубым оттенком снег,
там были брат, сестрёнка, батя
и мама любящая всех.
Синеглазое счастье моё
Лунный свет на балконе застряв,
задремал возле стенки панельной,
бриз, коснувшись распахнутых рам,
расстелил аромат карамельный.
Вжавшись в кресло, я вновь перед сном
нежно время листаю обратно…
на журнальном столе под стеклом
фотография девочки с бантом.
Несравненное счастье моё,
выйдя замуж ты стала москвичкой
и теперь к важным датам печёшь
лучше мамы пирог ежевичный.
Над столицей, /смотрю в новостя′х/
виснет снег водянистою шторой,
а у нас в октябре время вспять —
дни, что мёд… бабье лето повторно.
Солнце словно оранжевый флаг,
ни дождиночки, небо льняное…
не сдержавшись, сирень зацвела —
от кустов полыхнуло весною.
По тебе не могу не скучать,
чтоб тоску не лечить сигаретой,
я слагаю стихи по ночам,
не мечтая о славе поэта.
Синеглазое счастье моё,
лучик мой, ненаглядная радость,
пусть бездолье тебя обойдёт,
ангел твой пусть всегда будет рядом.
Не пишется
Плечи не горбит усталость,
думать никто не мешает,
но полушария вялы,
строчки душа не рождает.
Тихо в просторной гостиной,
в чашке и чайнике пусто,
струйка табачного дыма
тянется к выцветшей люстре
Мысли… как будто не рядом.
Бред мой в корзине сверхполной.
Горечи вкус неприятный
чувствуют губы и горло.
Выброшен стих неудачный.
К новому… рвения мало.
То ли январь слишком мрачен,
то ли я…
впрямь…
исписалась.