– Тебе со мной плохо?
Она вскинула на него взгляд сухих, но лихорадочно блестящих глаз. Отрывисто, резко прозвучал ее ответ.
– Нет.
А потом, уже мягче:
– Мне плохо в Сильвхолле. Здесь меня ненавидят, хотя, видят боги, причина одна, и я в ней не виновна. Я задыхаюсь здесь.
Фадрик ее понимал. Он и сам чувствовал гнетущую атмосферу столицы. Города, в котором нельзя быть слабым. Чувствовал с самого рождения. Он посмотрел на жену. Она была расстроена и бледна. А для него важно, очень важно было, чтобы она по крайней мере не страдала.
А он? Разве он сам был счастлив здесь? Здесь, где он был не более, чем калекой, невезучим сыном благородного лорда? Рейна – вот единственная, кто принял его со всеми недостатками без единого слова, и он, все не желавший поверить в свое счастье, теперь видел ее боль. А ей было хуже, чем ему.
– Ты ненавидишь меня? – неожиданно для самого себя робко спросил он, в страхе ожидая ответа, но она лишь покачала головой. А потом произнесла:
– Ты ни в чем не виноват. Мы оба ни в чем не виноваты. Помнишь, что я сказала тебе тогда, в день нашей свадьбы? Я твердо намерена сохранить то, что осталось от моей жизни. Пусть все они подавятся, а я буду счастливой… насколько смогу.
И, словно желая немного сгладить свою откровенность, добавила:
– Ты хороший человек, Фадрик.
И в этот момент он понял, что любит ее, что, несмотря ни на что, он влюбился в нее в ту самую первую брачную ночь, и нет ничего важнее для него, чем их отношения, их брак.
Рейна с затаенной надеждой следила за тем, как меняется выражение глаз ее мужа. Ей было страшно: впервые за все время, что она была замужем, она о чем-то попросила и боялась, что он откажет, а потом еще и посмеется и скажет что-то вроде того, что сказал его брат. Чтобы не дергалась и знала свое место. Но вместо этого Фадрик обратил к ней просветлевшее лицо, одним залпом выпил вино, плескавшееся в бокале, и провозгласил:
– Прощай, Сильвхолл! Молдлейты едут во Фрисм!
Линель
Его задница, судя по ощущениям, была сбита до кости. А то и еще глубже.
Ноги замерзли, хотя на качество своих сапог он раньше не жаловался. Руки не отставали от ног, но ими он, по крайней мере, мог шевелить свободно – их-то стремена не сдерживали. За три дня пути Линель успел обморозить кончик носа, и тот теперь чесался и шелушился.
Ох, если б это осталось большей из его проблем!
Приречные лорды разбиты.
Гонец прибыл вместе с рассветом, и Сильвхолл наполнился слухами, удержать которые в стенах замка не получилось бы и у самих богов.
Мрачным было то заседание Королевского совета. Лорд Уолдер – бледный, только желваки играют на щеках – угрюмо молчал. Соблюдал тишину Хортен Борсенгьон – лорд Перрье только поглядывал то на одного, то на другого