Война королей! Это выражение так понравилось Линелю, что именно его он использовал в разговоре с женой, в тот же день, когда принял решение о самоличном руководстве армией. Селисса была в бешенстве. Как разъяренный зверь (лиса, бешенная лиса), она носилась по спальне, громя все вокруг, срывая с окон богатые гардины, бросаясь в стены посудой, переворачивая стулья. Ее лицо раскраснелось, глаза горели сумасшедшим огнем. Рукава роскошного платья ярко-розового цвета мешали производить разрушения, и она оборвала их с треском.
Линель с удивлением наблюдал за вспышкой жены. Он знал, конечно, что Селисса своенравна и строптива, но никогда не думал, что настолько.
– Лично вести армию! Да ты сдурел! – орала она на него, используя такие выражения, которые никто и никогда не должен слышать от придворной дамы. – Ты только об этом сукином сыне и думаешь! А о своей жене, своем ребенке ты забыл?!
Линель невольно взглянул на живот Селиссы – совсем еще плоский. Даже не скажешь, что внутри есть ребенок. Селисса поймала взгляд мужа и заорала громче прежнего:
– Да, ребенок! Каково мне оставаться в такой момент одной?! Я тут, понимаешь, должна сидеть с надутым пузом, пока ты развлекаешься?
– Это не развлечение, Лисси… – попытался объяснить Линель, но тщетно. Селисса не хотела ничего понимать. Она хотела, чтобы муж всегда был рядом, Холдстейн волновал ее мало.
В конце концов она разрыдалась и, когда Линель принялся ее утешать, попыталась выбить из него обещание отказаться от затеи.
Линель остался тверд, и они поругались. Селисса выгнала его из своих покоев, и всю неделю до выхода армии из Сильвхолла он терпел ее холодное негодование. Она не разговаривала с мужем, не заходила в его комнату, за едой садилась по другую сторону стола. Придворные видели размолвку короля и королевы, и Линель пытался объяснить жене, что при дворе нельзя так откровенно показывать свои чувства, что здесь, как нигде в другом месте, любой готов воспользоваться минутной слабостью… Зря. Селисса ничего не хотела знать. Она хотела, чтобы муж никуда не уезжал, и стояла на своем.
Помирились они только в последнюю ночь перед отъездом. Она сама пришла к нему, печальная, дрожащая. Прижала его ладонь к своему животику и, рыдая, стала рассказывать, как она боится, что его убьют. Он утешал жену, как мог.
Но остаться не захотел.
Может быть, напрасно.
Пор крайней мере, так он думал спустя дни пути, когда серебряные стены столицы остались позади, когда впереди замаячила граница королевских земель.
Был дикий холод. Войско шло по заснеженным равнинам, где промозглый ветер гонял в воздухе острую снежную крупу. Лес оставался вдалеке. Линель с тоской смотрел в сторону темнеющих под белым налетом стволов. Там ветрено не было. Он с удовольствием отдал бы команду пройти сквозь чащу – срезать путь, погреться под сенью осин и дубов. Отсоветовали.
– Интересный