– Это они так баловали девками. Соберутся так-то компанией девок и пойдут на службу в церковь. Там как запоют, они и подхватят, да переведут на себя! Все и поплывет в храме, головы кружатся! Мы специально парнями, кто понимал, смотреть ходили… Никто не понимает, чего они делают, а они довольны. Идут, хахалятся! Их любили, просили петь…
– Нас все время просили, – подтвердила тетя Катя. – И батюшке нравилось. Мы как придем в церкву, он сам подзовет Лушку, чаще всех Лушку звал, помнишь, Шур?
– Совсем не помню, – ответила тетя Шура. – Разве Лушку? Полюшку, поди?
– Да Лушку, Лушку! И меня, было, подзывал, и прямо прикажет: чтобы пели сегодня! Мы и поем, нам чего – молодые девчонки! Храм иной раз пропадет…
– Как пропадет? – мне почему-то вспомнилась тьма, из которой приходили стершиеся воспоминания, и я в этот момент осознал, что не скажи тетя Катя слов про пропадающий храм, я бы и тьму эту никогда больше не вспомнил.
– Так… – странно ответила она. – Плывет, плывет все… стены исчезнут потом… как тьма наступит… Люди из глаз исчезать начинают, у батюшки лики пойдут… Некоторые падали, другие молются про себя, ничего не видят… в молитве…
– Да, да! – подхватила вдруг тетя Шура, – батюшка потом все про Страшный суд рассказывал!
– Вот ты от того и петь боишься, – неожиданно сказал ей Поханя, а тетя Катя закончила: – А нам всё смешно! Девчонки!.. – и без перехода начала новую песню.
Сначала они опять слились, «совместились», как это у них называлось, и я ожидал, что все повторится. Но после того как появилось совместное звучание, их голоса начали проявляться внутри общего звучания и «порыскивать», выводя свои собственные мелодии. Общее звучание как бы обнимало отдельные голоса, они текли в нем, как сплетающиеся струи внутри общего потока. «Соплетаясь», голоса создавали удивительно сильный эмоциональный настрой. Это была какая-то рекрутская песня. Меня захватило настолько, что к глазам подкатили слезы. Я крепился, сколько мог, а потом разрыдался. Я очень хотел сдержаться, мне было стыдно, но в результате рыдания стали по-детски безудержными. Старички не прервали пения, только тетя Шура села рядом со мной и гладила меня по голове… Я долго не мог вернуться в норму и, хоть и знал, что мне лучше всего было бы пройти, условно говоря, сеанс Крещения и убрать причины моих слез, напрочь отказался от помощи. Уже значительно позже я понял, что это было связано с теми провалами тьмы, из которых приходили воспоминания во время первой песни, и эти старички действительно не смогли бы мне помочь. Тех же, кто смог бы, уже не было… С какого – то мгновения ученичество заканчивается, и ты все должен будешь делать сам и нести за себя полную ответственность!.. Никто из них даже не попытался настоять на своей помощи.
Вот так я впервые познакомился с древним русским Духовным пением, которое, если верить рассказам стариков, досталось офеням от скоморохов, а те, возможно, хранили его еще с того времени, когда по всей Руси Великой стояли еще другие Храмы!.. Около двух лет расспрашивал