Оба американца уставились на это грубое вмешательство в рисунок. А затем – на сицилийского выскочку.
– Бог мой, – наконец сказал пожилой. – Боюсь, что он прав.
– Я опасался сказать то же самое, чтоб не обидеть вас, Ричард. Но у нашего юного друга есть глаз на пропорции и общее величие.
Следующим утром во Флоренции пожилой Ричард, чья фамилия, как выяснилось, была Хант, и молодой Вандербильт выехали из пансиона, и Сол погрузил их багаж в изящную коляску, направляющуюся в порт, где они должны были сесть на пароход до Лондона. Но, едва коляска тронулась, Сол обнаружил у дверей пансиона рисунок, над которым оба американца трудились всю ночь.
И помчался за ними по дороге, крича: Aspetta! Подождите!
Он пробежал почти полкилометра, прежде чем Вандербильт, услышав его крики, наконец не высунул голову из окна коляски. Увидев Сола, он крикнул вознице, сидевшему высоко на козлах, остановиться.
– Господи боже, – только и сказал Хант, когда Сол, задыхаясь, добежал до коляски.
Эти два слова Сол понял, благодаря своим занятиям с падре Д’Эредита.
– Он что, пробежал всю дорогу? – спросил Вандербильт у своего компаньона, оглядываясь на путь позади.
– Похоже на то. Мне даже представить такое страшновато.
Уловив лишь несколько отдельных слов – он, мне, такое, – Сол попытался вручить джентльменам бумагу, которую они забыли.
– Это importante[18]? Да?
Вандербильт рассмеялся – но не насмешливо. Это был тихий, добрый смех.
– Говоря откровенно, у нас есть и лучшие изображения. И, будь уверен, мы уже включили в них мысленно твои исправления. Это можно выбросить.
Он изобразил жестами, будто что-то отбрасывает. Но вдруг заметив и, возможно, испугавшись выражения лица Сола, замолчал.
– Или ты можешь оставить его себе? – Он указал на Сола и скрестил руки к груди, как будто прижимая что-то к себе. – Lo tieni tu. Оставь себе.
– Grazie.
Вандербильт наклонился к нему.
– Я нанимаю на работу очень много людей, чтобы построить в Америке свой дом. Очень много камнерезов, строителей. – Он помолчал, как бы давая Солу время понять. После чего повторил это по-итальянски.
Сол заставил себя благодарно кивнуть.
Он не стал говорить – ни на ломаном английском, ни по-итальянски, – что он сицилианец, а не из этих северных итальянцев, которые смотрят на таких, как он, свысока. Также он не сказал, что камнерезы – как раз северные, особенно те, что живут в предгорьях Альп, где отцы смолоду учат сыновей этому древнему искусству. А его народ выращивает лимоны и апельсины, а своих сыновей растит просто сильными, и они потом идут в армию или занимаются контрабандой, пока смерть или эмиграция не разлучает их со своей землей.
– Да, – сказал Сол вместо всего этого. – Мне нравится. Grazie.
Потому что однажды – кто знает, – может, он тоже захочет поехать в Америку.
Вандербильт вынул