Маленькие слишком для Бориса Ивановича с его ножищами.
Женские?
– И у вас, может статься, всему этому есть свое какое-то объяснение. Но ведь я его не знаю пока. Поставьте себя на мое место: мне приходится изобретать свои версии. И версия у меня пока вырисовывается вот какая…
В спешке собирался. Тапки подобрать не успел. Лицо в кровь разодрано. Кто его так, думал Артем – вместо того, чтобы думать, как себя выгородить. Женщина. Ногтями. Все лицо ему. Глаз выцарапать пыталась. Это не игра была. Что он с ней сделал?
– Что вы, товарищи, пытались проникнуть на территорию враждебной вам Ганзы мимо пограничного контроля путем подкупа официального лица. С целью, разумеется, шпионажа. Или, может быть, подготовки террористического акта?
Что он с ней сделал?
Чертова лампа жалела света, и в сумраке не понять было, не оплетал ли ковровый узор багровые пятна. Холостяцкая квартирка казалась прибранной, тут не дрались, не катались по полу, не опрокидывали мебель; но тапки-то… Тапки-то ведь тут валялись, раскиданные. Значит, она сюда пришла. Привели ее… Дверь захлопнули с этим лязгом, провернули ключ. Так же, как и за ними.
– У Ганзы немало врагов. Завистников. Но вот рация… Рация – не задекларированная и не сертифицированная, пронесенная контрабандой… Что это значит? Это значит: вы не одиночки. Ваше внедрение – часть какого-то плана. Кто-то собирался координировать ваши действия. Просочиться на территорию Кольца, создать тут схроны, возможно, найти связных, получить от них фальшивые документы, залечь на дно, ждать приказа… И в назначенный час выступить вместе с другими спящими агентами.
Гомер беспомощно тыкался в Артема своими прозрачными честными глазами. Но тот не хотел ему отвечать, поворачивался к нему все время бельмами, соскальзывал.
Кто она, интересно? Что с ней стало?
– И то, что вы молчите, означает, что возразить вам нечего. То есть, я все верно угадал, а?
Другого выхода из кабинета не было. Одна дверь – стеганая, удушающая всякий звук. Стол. Часы. Телефон. Икона. Кровать зашторенная в углу. Кровать. Застеленная синтетическим пледом. А что, если на ней… Шторка плотная, непроглядная, а за ней… На кровати…
– Ну?
Артем открыл рот, собираясь сделать признание. Свинолуп подобрался, затаился, прекратил гудеть. Чекистские часы потянули еще время. Ц-к. Ц-к. Ц-к. Гомер набрал воздуху, не смел дышать. И никто не дышал больше.
Она потому старалась из последних сил ослепить майора, что тот ее убивал. Навалился, может быть, на нее сверху… И душил.
Шторка эта. За ней. Застеленная кровать. И прямо на кровати. Где он спит.
Мертвая. А вдруг все же живая?
Вскочить? Отдернуть шторку? Закричать? Броситься драться?
Никто не дышит. А если там пусто?
– Кому сигналы подавать собрались? О чем? Откуда? – майор потерял терпение.
Артем