– Уж лучше вы.
Она думала не обо мне, но об угрозе, произнесенной мастером Хейлсом, что никак не настраивало меня на нужный лад. Проще говоря, я был в смятении. Это была та грань мужественности, перейти которую, казалось мне, я не готов, и я не буду готов никогда. И, вместе с тем, если граф завтра вышвырнет меня обратно к миноритам, пожизненно – навеки лишусь возможности познать эту тайну. У тайны были серые глаза и веснушки на переносице и на щеках, я смотрел в лицо, потому что мне было стыдно смотреть на грудь. Слышно было, как где-то за стенкой возится старый Саймон, повар, приготовляясь ко сну. От его оханья проснулись и встрепенулись голуби и в верхнем этаже, и внизу, и вскоре вся старая башня была полна шелковым шепотом голубиных крыл, прежде чем они успокоились, и шелест с воркованием стихли…
– Вы можете не делать этого, коли не хотите, мастер Джон, – произнесла она, пряча глаза. – Я скажу им, что все было…
– С них станется проверить, – отвечал я.
Мы сидели бок о бок на топчане с четверть часа, холодея, боясь пошевелиться, прежде чем я обнял ее. После я не понимал, как жил без этого.
Утро застало нас вдвоем – вместе со скрежетом засова в двери. Утром они выдернули простыню с ложа и с песнями понесли на конюшню, где Адам уже чистил своего гнедого:
– Смотри-ка, брат, птенчик пустил кровь из своего корешка, объезжая хромую молочницу!
Не говоря ни слова, мастер Босуэлл развернулся и с правой руки вломил Патрику так, что мастер Хейлс пролетел пять футов и остановился в парении, только зацепившись головой за притолоку.
– Ну, погоди у меня, гаденыш… – адресовался он мне, приподнявшись на соломе, рукавом утирая расквашенный нос.
– Увижу, что бьешь Джона, – сказал ему Адам свысока, – утоплю в Тайне. Отцу скажу, что сам свалился.
Старший иногда был такой Хепберн, подлинней не бывает, что просто мороз по коже. Как бы то ни было, а возразить ему или ударить меня Патрик тогда не решился. Убрались бочком оба, и он, с восхитительно разбитой рожей, и промолчавший Уилл. Адам же продолжил невозмутимо чистить гнедого. Его размеренные движения выглядели как часть гармонии мира, часть совершенства Господня.
– А что, ты правда утопил бы Патрика в Тайне? – не утерпел я.
– Ну, – он долго посмотрел на меня, прищурившись, синие глаза смеялись. – Я бы его точно туда окунул, кровь Христова… иногда нашему Патрику не вредно напоминать, кто его будущий граф и господин. Но пришлось бы вынуть, я не желаю губить свою душу ради такого болвана, как мой полусредний брат.
Он всегда так и называл тех двоих – полусредние. Младшим для него был только я.
– Они – жеребята, Джон. На скотину не обижаются. Но тебе надо уметь постоять за себя, не всегда ж я буду рядом.
Почти два года, проведенные в побегах и новых водворениях в монастырь, одно спокойное лето в «Светоче Лотиана» – когда бы