Свобода выбора фатальна. Александр Бубенников

отлично запомнил ее горькие слова про несостоявшихся гениев: «Главные вундеркинды школы, что Гарик с Игорем, что я, грешная, математическими гениями так и не стали… Пока… Или совсем… Для меня это быстро выяснилось на мехмате, уже к третьему курсу, для Гарика и Игоря – на факультете вычислительной математики и кибернетики. Увидев у себя на мехмате, а потом на Физтехе более ярких и талантливых ребят, я не взревновала и не выпала в осадок, как некоторые, тот же Гарик, в меньшей степени, Игорь… Я просто решила сосредоточиться и раскрыться в этих последних временах, когда распад и разрушение являются признаком первичности, все остальное вторичное и третьестепенное… У меня всегда было предощущение в этих последних временах не только невероятной чувственности, которой не надо стыдиться, но и раскрытия через откровения любви и страсти своих скрытых, не разбуженных возможностей интеллекта… Потенциал чувственности, к радости или сожалению выявлен… и раскрыт, благодаря тебе… До этого было время проб и ошибок… Со всем другим, с тем же интеллектом все гораздо сложнее… Я же знаю, что тебе невозможно быть со мной – все порвать и быть после этой ночи вместе… Разве не так?..»

      Она говорила тогда сущую правду, ничего не зная про него, про его внутренние зажимы и внешние тиски этих «последних времен». Почему-то Брагин вспомнил тогда напрочь забытого Толстого, только не Льва, а Алексея о «последних временах» – перед первой мировой войной, революцией, губительным потрясением России: «тогда люди сами выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными». Брагин к определению «пресными» от себя добавлял «ничтожными и бездарными». Лера не подпадала под ранжир «красного графа». Ибо в последних временах конца 20-го и начала 21-го века, она не выдумывала себе пороки и извращения, ради анти-пресного «оживляжа», наоборот, рвалась изо всех своих девичьих сил к искренности, душевной прямоте, любви, наконец. Она всеми фибрами души чуяла в себе предощущение, что она прорвется из своей явно надуманной ничтожности и бездарности со всеми их комплексами и запутанными узлами, к утерянной, как ее казалось, в детстве математической гениальности и природной чувственности дитя человеческого, обзываемого снисходя и походя «вундеркиндом». А Брагин и сам втайне надеялся, что его случайная встреча с ней, эта сумасшедшая ночь и его самого подвигнет, на интеллектуальные подвиги и свершения в значительно большей мере, чем на сексуально-чувственные.

      Он ничего не говорил в ту сумасшедшую лунную ночь о себе, семейных тайнах гибели жены, об осиротевших детях. Но, невольно задумавшись о них, он при резком подъеме с узенькой кроватки в светелке набил себе страшную шишку на голове, чуть не пробив затылком крышу. Она рассмеялась: «Вот и лечиться время пришло нам обоим с шишаками». Лечились оба, как и положено, в дальних пеших путешествиях, на целый день, в кафе Джанхота и Геленджика, сухим красным вином, шампанским. Лере понравилась жемчужная ниточка бус на лотке в приморском